Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весна 1931 года выдалась в СССР прохладной и сухой. Поволжье, Казахстан, Сибирь и Центральная Украина страдали от засухи. Урожай в 1931–1932 годах был скудным. Но это не вызвало бы катастрофического голода, если бы не смятение, возникшее из-за коллективизации – политики, которая, по мнению Сталина, была единственным средством ускорить индустриализацию (и пролетаризацию) Советского Союза и искоренить якобы контрреволюционное кулачество. Но когда запретили частную собственность, а крестьян гуртом согнали в колхозы, объемы сельскохозяйственного производства не возросли – наоборот, исчез стимул хоть что-либо производить. Крестьяне убивали и ели скотину, лишь бы не отдавать ее государству. В то же время Сталин повысил экспорт с 187 тысяч тонн (1929) до 5,7 миллиона тонн (1931)[650]. Когда на Украине бушевал голод, Политбюро выпустило два постановления, возлагающих вину за падение сельскохозяйственного производства на политику «украинизации», которая проводилась в 1920-х годах и предоставила Украинской ССР определенную степень автономии. Упомянутые постановления повлекли массовую чистку в рядах Коммунистической партии Украины, а на ученых и представителей интеллектуальной элиты, оказавшихся под подозрением, начали нападать – сперва словесно, а потом и физически. Бригады «активистов», которыми руководил Лазарь Каганович[651], некогда первый секретарь ЦК КП(б) Украины, разбойничали в украинских селах, перерывая крестьянские дома снизу доверху в поисках любой возможности поживиться. Соседи, доведенные до отчаяния, доносили друг на друга за пригоршню корок[652]. Смертность в Украине втрое превышала ее показатели в России[653], а в Казахстане все обстояло еще хуже.
Некоторые историки настаивают на том, что Сталин не собирался проводить политику геноцида против украинских и казахских скотоводов и земледельцев. Возможно, это и так, и все же сталинская концепция классовой войны предполагала не только террор, но и массовые убийства. В мае 1933 года он писал об этом Михаилу Шолохову, автору романа «Тихий Дон»: «…уважаемые хлеборобы вашего района (и не только вашего района) проводили „итальянку“ (саботаж!) и не прочь были оставить рабочих, Красную Армию – без хлеба. Тот факт, что саботаж был тихий и внешне безобидный (без крови), – этот факт не меняет того, что уважаемые хлеборобы по сути дела вели „тихую“ войну с Советской властью. Войну на измор, дорогой тов. Шолохов…»[654][655] По оценкам, погибло 5 миллионов советских граждан (около 3 % населения), но доля умерших украинцев составляла 18 %, что сделало этот голод самым страшным за всю современную историю. Упала и рождаемость. Если бы Сталин не проводил эту политику, то в начале 1935 года в Советском Союзе было бы на 18 миллионов больше человек. Теперь разница между викторианскими либералами и советским коммунистами должна быть очевидна. В ирландском голоде намного более значимую роль сыграла природа – в виде нового болезнетворного организма. Украинский Голодомор, напротив, был во многих отношениях рукотворным предумышленным злодеянием.
Несомненно, в 1930-х годах сельскохозяйственные проблемы охватили весь мир. С 1932 года непрестанные засухи, пришедшие на североамериканские Великие равнины, приводили к массовым неурожаям, и недавно окультуренная почва региона оказалась под воздействием сильных ветров. 11 мая 1934 года началась пыльная буря, которая донесла частички почвы до самого Вашингтона, а потом забросила их на 300 миль (ок. 500 км) в Атлантический океан. Еще более мощные и частые бури проносились над Великими равнинами в 1935 году. 6 и 21 марта облака пыли снова достигали Вашингтона, а для фермеров в Канзасе, Оклахоме, Техасе, Нью-Мексико и Колорадо они стали настоящим бедствием. Да, такие засухи поражали Великие равнины и в предыдущие столетия[656]; и более того, засуха 1856–1865 годов, возможно, была еще более суровой. Но бури 1930-х годов оказались столь пагубными из-за непреднамеренных последствий одного слишком поспешного решения: большие участки Великих равнин превратили в пшеничные и хлопковые поля[657]. Катастрофа, как и в СССР, была обусловлена политическими причинами, но иного рода. Сельскохозяйственная политика США была совершенно противоположна советской. Она поощряла частную собственность и заселение земли. Законодательство – Закон о гомстедах (земельных наделах, 1862), Закон Кинкейда (1904) и Расширенный закон о гомстедах (1909) – передавало землю первопроходцам, желавшим ее возделывать. «Земля есть неразрушимый, неизменный актив, которым владеет нация, – провозглашало Федеральное бюро почв. – Это единственный ресурс, который невозможно исчерпать и истощить». Внесли свой вклад и частные застройщики. «Богатства в земле, процветание в воздухе, прогресс повсюду! Так создается Империя!» – восклицал У. П. Соаш (W. P. Soash), продавец недвижимости из Айовы. «Купите ферму в Техасе, пока земля дешевая; там каждый – землевладелец!» Железная дорога Санта-Фе опубликовала карту, на которой предполагаемая «линия дождя» – иными словами, линия ежегодного выпадения осадков в 20 дюймов (ок. 50 см) или более, – двигалась на запад со скоростью примерно 18 миль (ок. 30 км) в год. «Засейте землю – и дождь придет!» На этих обещаниях строились такие города, как Бойс-Сити в Оклахоме, расцветший в 1920-х годах[658]. За период от Гражданской войны до 1930-х годов примерно треть Великих равнин была превращена в пахотные угодья. Сырьевые товары из-за Первой мировой войны стоили дорого, а сельскохозяйственную технику можно было легко приобрести в кредит – все это еще сильнее способствовало «великой распашке»[659]. Но в 1920-х, когда цены упали – и в 1929-м, когда они рухнули, – совершать подвиги вдруг стало намного тяжелее.
В итоге произошла