Тот поморщился, но проглотил.

— Надеюсь, сатириазис взбодрит тебя. — согнутым пальцем царица погладила Тэма по оливковой щеке.

Его кожа была теплой и приятной на ощупь, как разогретое солнцем дерево. Тиргитао любила красивые вещи и умела за ними ухаживать. Через минуту мужчина задышал ровнее и разлепил веки, но его взгляд недолго оставался осмысленным. Жар, начавшийся в теле от живота, постепенно подкатил к голове. И без того темные глаза Тэма подернулись туманом, в них появилось голодное, волчье выражение, веки покраснели. Дыхание с легким хрипом вырывалось из полуоткрытых губ.

— Ну вот, — одобрительно взглянув на сжавшиеся в комок мускулы, кивнула Тиргитао. — Продолжим. Еще нет полудня.

В этот момент медные кольца, поддерживавшие кожаный полог над дверью, громко брякнули. Стражница опустилась на четвереньки, прижала ладони к полу и не смела поднять головы.

— Отряд Бреселиды вернулся. — послышался ее отрывистый голос. — Вы приказали сообщить, как только она появится во дворце.

— Проклятье! — Тиргитао поспешно сунула ноги в сандалии. — Звать сюда! Немедленно!

Царица задернула узорчатую занавеску, отделявшую кровать от остальной комнаты.

— Бреселида! Я уже извелась. Почему так долго?

«Амазонка» отодвинула охранницу рукой и шагнула внутрь.

— Большие неприятности, — начала она, ее глаза споткнулись о неплотно задернутый полог.

— Говори. — приказала царица. — Это Тэм, он хлебнул сатириазиса и ничего не слышит.

«Сатириазиса? Бедняга, — вздохнула Бреселида, — Я как всегда не вовремя».

— Говори. — тряхнула ее за плечо Тиргитао. — Я ждала тебя в начале той недели. Что стряслось?

Преклонив колени, как того требовал обычай, сотница подробно описала все, произошедшее в Дандарике, Доросе и Цемесских горах. Сначала Тиргитао слушала молча, потом ее щеки побагровели от гнева. Она начала метаться по комнате, задевая краями шуршащей накидки гидрии и складные табуреты. Царица казалась огромной райской птицей, бьющейся в клетке.

— Кто-то мутит народ, — заключила свой рассказ Бреселида.

— Кто-то? — Тиргитао остановилась, как вкопанная. — Кто бы это мог быть? Чьи подданные ждут не дождутся моей смерти? — она резко подскочила к двери и крикнула страже: — Позовите «живого бога»! Немедленно!

«Он-то тут при чем?» — удивилась Бреселида. Но спорить не стала. Тиргитао никого не слушала. Особенно в минуты гнева. Сейчас она походила на камышовую кошку, ее травянисто-зеленые глаза горели злобным огнем.

— Ненавижу, — низким грудным голосом выдохнула царица. — Теперь ты видишь, Бреселида, что поселила в моем доме врага!

«Амазонка» не успела ответить. Кожаный полог с громким хлопком отлетел в сторону, через порог перешагнул Делайс. Он был умыт, чисто выбрит и закутан в длинный плащ, как для выхода в город. «Уже полдень. Все порядочные люди на ногах!» — вот о чем буквально кричал его облик. Безупречное облачение царя контрастировало с роскошным хаосом уборов Тиргитао.

С минуту супруги мерили друг друга ледяными взглядами.

— Расскажи ему! — бросила царица. — Все.

Только тут Делайс заметил Бреселиду, стоявшую в тени зашторенного окна. Не поднимая глаз, сотница начала говорить, но не довела рассказ и до середины. Тиргитао не в силах сдержать гнев накинулась на мужа.

— Это люди из Пантикапея подбивают моих подданных к бунту! И ты с ними за одно! Я знаю… Мне доносили…

Делайс выдержал паузу.

— С чего ты взяла, — спокойно возразил он, — что разбойники из Дандарика — мои подданные? Разве они эллины?

— Молчать! — взвыла Тиргитао. — Мы еще посмотрим, кто они! Бреселида привезла их головы!

Делайс бросил тревожный взгляд на сотницу.

— Надо было сначала поглядеть, — холодно сказал он, — а потом обвинять меня. Встань, Бреселида, колени оттопчешь.

Сухая пощечина прорезала воздух.

— Не смей распоряжаться моими людьми!

Делайс даже не поднял руку, чтобы защититься.

— У тебя никогда не было мозгов, Тиргитао. — презрительно бросил он.

Кровь прилила к лицу царицы, она инстинктивно схватилась за пояс, но не найдя там оружия, с воем ринулась за занавески, где в изголовье кровати лежал меч. У Бреселиды возникло чувство, что «живой бог» нарочно добивается от жены святотатства.

— Госпожа моя, — подала всадница голос. — Люди из Дандарика действительно не пантикапейцы. — Один из них тавр, второй, кажется, синд, а третий — рыжий и большой — наверное, с гор.

Делайс кинул презрительный взгляд в сторону царского ложа, на котором из-за полога виднелось смуглое мужское плечо.

— Я сейчас оденусь, и сама взгляну, что это за чужаки. — угрожающе прохрипела царица. — Ждите меня здесь. Оба! — Она устремилась в соседний покой, где ожидали рабыни. За стеной раздался хлопок в ладоши и раздраженный голос:

— Воды, бездельницы! Розового масла! Сколько можно спать?

Дедайс повернулся к Бреселиде.

— Спасибо. — в его тоне звучало раздражение.

— Простите, ваше величество. — с трудом выдохнула сотница, продолжая смотреть в пол.

— За что? — он знаком приказал «амазонке» встать. — Ты отлично знаешь, что Тиргитао способна сделать то же самое и на людях.

В это время за занавеской тяжело заскрипела кровать и раздался сдавленный стон.

— Обожди меня в мегароне. — велел царь.

Сотница поспешила выполнить приказание. Перед спальней уже не было охраны. Стражницы отступили подальше к лестнице, чтоб не услышать лишнего.

Бреселиде было по-детски любопытно, как поведет себя Делайс с любовником собственной жены. Она не стала плотно задергивать полог и, не испытывая ни малейших угрызений совести, заглянула внутрь.

Царь стремительно прошел к ложу, отдернул тонкую занавеску и уставился на скрючившегося за ней человека. Тому было очень худо. Он стонал и мотал головой из стороны в сторону.

Бреселида опять пожалела беднягу: сатириазис — серьезная штука и, если, хлебнуть лишку, можно умереть от припадка. У степняков было жестокое развлечение — поить возбуждающим зельем на полынном масле связанных рабов, а потом с хохотом наблюдать, как те кричат и катаются по земле, не в силах избавиться от распирающего желания.

Гневная и величественная Тиргитао, обливавшаяся благовониями за стенкой, явно забыла про Тэма. Сейчас он рычал от возбуждения и походил на зверя. Жилы на его привязанных к изголовью руках вздулись. Освободить раба теперь же, по мнению, Бреселиды, было бы крайне неосмотрительно. Он мог наброситься и покалечить кого угодно.

Делайс огляделся по сторонам, нашел на столике миску с колотым льдом — изрядно подтаявшим, но все еще твердым — опрокинул ее на льняную простынь, связал узлом и положил страдальцу на живот. Остатки воды он выплеснул Тэму в лицо.