Совсем как Пола.

Дима в изнеможении рухнул на кровать.

* * *

…Надя проснулась посреди кошмара. Снилось ей, что она умерла и кто-то, невидимый и страшный, только что опустил ее гроб в могилу. На живот давила непосильная тяжесть, и Надя беззвучно закричала: "Не хороните меня, я живая!" Но ответом ей было протяжное: "Ну-у, мужики, начинайте". И на нее посыпались комья теплой летней земли…

Митрофанова вскрикнула и проснулась. Ошалело уставилась на до боли знакомый узорчик на занавесках.

Все хорошо, она дома, в безопасности и тепле! А Родион, негодяй, развалился всей тушей у нее на животе и даже не шевелится.

Надя нелюбезно спихнула с себя собаку. Пес недовольно, не просыпаясь, заворчал – и снова уснул, уже не на ней, а рядом.

Надя сладко потянулась, стряхивая с себя остатки сна. В теле чувствовалась странная, как после танцев, легкость, в висках легонько стучало. Что-то в этом утреннем пробуждении было непонятное, необычное…

И на часах уже девять, рабочий день, а она отчего-то уверена, что никуда ей сегодня идти не надо…

Надин взгляд недоуменно обратился на прикроватную тумбочку. На ней всегда царил идеальный порядок!

А сегодня… Две изломанные ампулы, грязные ватки, использованный шприц.., и записка, выведенная крупным почерком. Митрофанова жадно схватила листок – буквы отчего-то слегка расплывались:

"Надежда! С постели ни в коем случае не вставай.

Я зайду к тебе в десять утра и принесу завтрак. Ю. Е.".

Не меньше минуты ушло на то, чтобы вспомнить:

Ю.Е. – это же тетя Юля – она же Ефимовна, соседка с седьмого этажа.

С мозгами, определенно, происходило что-то неладное: Надя никак не могла сообразить, что с ней случилось. Вроде бы вот они, все частички мозаики: несильная, но противная боль в желудке, явные следы пребывания в квартире врачей, встревоженная записка соседки… Но ушло еще как минимум пять минут, прежде чем Надя, злясь на головокружение и тошноту, вспомнила все: и чай в библиотечной подсобке.., и долгий, по шажочку, путь из "архивички" домой. Но тогда, на пути из библиотеки, все было в порядке, она просто не понимала, почему вдруг так быстро, внезапно устала. А потом – у нее вдруг закружилась голова, накатила страшная слабость, и, уже проваливаясь в клейкий туман, она… Да, она говорила по телефону… Звонил Димка и, кажется, говорил ей что-то хорошее. Потом пришла Ефимовна, и была она злая: била Надю по щекам и не давала ей спать. Остаток дня терялся в тумане – вроде бы приезжали врачи, но Надя не могла даже вспомнить, кто они были – женщины или мужчины… Помнит только, что был кто-то сильный, потому что она никак не могла вырваться из крепких рук, вливающих в нее отвратительную холодную воду.

В голове проплывали случайные, выхваченные из забытья фразы: "Нет, она работает в библиотеке… В какой? Не припомню. Надя, как твоя библиотека называется? Надя, слышишь меня?" И другой, строгий и раздосадованный голос: "Ладно, оставьте ее в покое!" А потом:

"Мы должны сообщить в милицию… Да, мы уверены.

Она отравилась".

Надя, наплевав на соседскую записку с приказом лежать, резво вскочила с кровати. Ой-ой, комната покачнулась.., наклонилась вправо.., стала расплываться…

Пришлось сесть обратно в постель. Мне плохо? "Не дождетесь", – зло, сквозь зубы, произнесла Надя. И снова встала, ловя босыми ногами ускользающий пол.

В этот раз комната почти не качалась, только окружающее она видела как сквозь толщу воды, зыбко. Надя медленно, хватаясь за стены, поковыляла на кухню.

Крепкий горячий кофе и сок – вот что ей нужно. Ей отчего-то чертовски хотелось соку, даже мерещился терпкий апельсиновый запах. В холодильнике, она помнила – ура, память ей не отказывает! – возвышался двухлитровый пакет какого-то сока, дорогого и натурального, Сашкин экологически чистый подарок.

Путь в кухню, кажется, занял вечность. Надя долго не могла справиться с тяжелой дверцей холодильника, а достав наконец пакет, едва не выпустила его из рук: два литра показались ей пудом. Собственная слабость бесила. Но мысли, к счастью, приходили в порядок быстрее, чем тело, и Надя отчетливо, ярко вспоминала тот день.

По крайней мере, его начало.

Утро у нее получилось удачным, Надя рано проснулась и тут же помчалась в библиотеку. Ее распирало от нетерпения: хотелось всем рассказать о вчерашнем падении со стремянки. И еще больше мечталось: выяснить, случайным ли было это падение. В гости, в зал всемирной истории, пришли девчонки, они вместе пили чай, и ели свежую, сладкую пастилу, и Надя в красках рассказывала им о событиях вчерашнего вечера. А потом ей вдруг резко, ни с того ни с сего, захотелось спать, и, кажется, она оборвала себя на полуфразе и чуть не выронила чашку. А рыжая Наташка насмешливо ей сказала:

"Эй, Надька, не падай! Ты же не на стремянке!" Дарья Михайловна еще на нее рассердилась, возмущенно цыкнула: "Ничего у тебя святого, Наталья!"

Потом Надина начальница посовещалась с Аркадьевной из хранилища, и было решено отправить Митрофанову домой, "долечиваться после вчерашнего". Ехидина Машка из газетной читалки еще нахально повела носом и прошептала: "Долечиваться – в смысле, похмеляться". А у Нади даже не было сил разозлиться и оборвать хамку резкой фразой. Она просто удивленно думала:

"Странное у меня похмелье! С утра-то все было в порядке!"

По дороге домой, пока Надя дремала в метро, изо всех сил стараясь не заснуть по-настоящему, ей мерещились помидоры, и она никак не могла понять природу странного кошмара. И, только поднимаясь в квартиру, вспомнила: "Помидором" называется фирма, в которой купила квартиру Дарья Михайловна. Но сил все обдумать уже не оставалось. Она с трудом добралась до кровати, повалилась на нее, а дальше – темный провал. И только обрывки воспоминаний.

Надя выхлестала не меньше литра ледяного сока, поминая Сашку добрым словом – знает, что дарить! В голове постепенно прояснялось, но Надя этому факту даже не радовалась – потому что теперь, на свежие мозги, ей стало ясно: никаких случайностей. Никаких совпадений. Все события, приключившиеся за последние дни, – звенья одной цепи. Она наконец выяснила, кто наводчик. Но это знание далось ей, увы, слишком дорого…

Дарью Михайловну видели на стройке нового дома.

Надя первая бросила ей в лицо: у меня, мол, в отличие от некоторых денег покупать квартиры нет. Начальница свела разговор на шутку. А потом была разъехавшаяся стремянка. А на следующий день – отравленный чай…

Надя ярко, как на хорошей фотографии, увидела лицо Дарьи Михайловны. Начальница смотрела на нее с ироничной, чуть грустной улыбкой. Будто бы говорила:

"Ну что, Наденька, ты наконец поняла?"

– Поняла, – ответила Надя вслух. И заговорила, громко и страстно, будто бы шефиня сидела против нее:

– Именно тебе было легче всего испортить сигнализацию в отделе редкой книги. Уж кого-кого, а тебя, заслуженную, с двадцатилетним стажем, никто не подозревал. Но вдруг незадача: я, дура, начинаю в этом деле копаться. А тут еще и Крючкова вылезла: видела тебя на стройке нового дома. Но доцентша – малахольная, она не опасна. А вот меня ты стала бояться, слишком настойчиво я рою. Что остается? Только заткнуть мне рот – благо есть все возможности. Тебе ведь ничего не стоило вывинтить болты на стремянке. А что у самой плечо разбито – так это хорошо получилось, все кругом тебя сразу стали считать героиней… Но со стремянкой – не получилось. Не повезло тебе, что я смогла уцепиться за полки, да и Максимыч вовремя подоспел. Но ты тут же пошла еще дальше и подсыпала мне в чай отравы – интересно, какой? Судя по симптомам, клофелин. Молодец, Дарья Михайловна, все сделала правильно: чуть-чуть выждала, а потом предложила поехать домой и отоспаться: надеялась, что я уже не проснусь.