Даже в языке сохранялась память о загробном происхождении боев: театральные и колесничные представления назывались просто ludi, «игры», а гладиаторские (и отпочковавшаяся от них травля животных) — munus (во множественном числе munera). Это многозначное слово обладало смыслами «долг», «приношение», «обязанность», «дар».

Этрусские погребальные игры. Роспись из гробницы.

В эпоху поздней республики и империи гладиаторские бои превратились в поставленную на поток индустрию развлечений. Гладиаторы жили и тренировались в специально отведенных для этой цели бараках (один из них, Лудус Магнус, мы только что видели) под руководством менеджера-ланисты. Ремесло ланисты не пользовалось престижем — Сенека называет его «презреннейшим и мерзейшим», — но зато было весьма прибыльным. Официально сражаться на арене могли только рабы; добровольцы из всаднического и сенаторского сословия (хотя сведения о таких случаях противоречивы и запутанны) формально должны были отказаться от свободы, прежде чем взяться за меч. Для императоров, конечно, делали исключение. Среди них было немало желающих поиграть в гладиаторов и охотников, хотя не все занимались этим с таким упоением, как Коммод. Даже Клавдий с его репутацией интеллектуала и чудака отметился битвой с изнемогающим в тесном бассейне китом.

Свидетельства о гладиаторской жизни страдают от обычной однобокости наших сведений об античности: литературные произведения почти сплошь принадлежат перу представителей высших сословий, поэтому мы знаем о гладиаторах-императорах (что очень занятно, но все же не более чем курьез) и кое-что о зрительских впечатлениях (наши авторы часто осуждают побоища, но описывают их с садистскими подробностями). Впечатления простого народа известны почти исключительно по граффити из Помпей, а прямая речь самих гладиаторов звучит только с надгробий.

Из-за этого такие захватывающие темы, как социальная и этническая структура гладиаторского мира и его экономическая сторона, известны нам обрывочно. В гладиаторы попадали военнопленные (изначально вооруженные бойцы разной специализации назывались по вражеским народам — самнит, галл, фракиец) и осужденные преступники (которых могли как бросить сражаться на арену, так и отправить на растерзание зверям). Сцена из сериала «Рим», в которой один из главных героев, бывший легионер и наемный убийца Тит Пуллон с помощью друга выходит победителем из неравного боя на арене, в принципе вполне могла произойти в жизни.

Сколько было в этой среде профессионалов, которые сражались ради денег, славы и удовольствия, — сказать трудно. Еще трудней прикинуть, сколько у гладиатора было шансов выйти живым из сражения. Конечно, это в огромной степени зависело от конкретных обстоятельств: соперников, удачи, настроения толпы, которая могла по своему усмотрению добить или пощадить поверженного гладиатора. (Судя по всему, зрители выражали свое решение движением большого пальца, но в каких случаях куда они его поворачивали — неизвестно; наше представление о том, что повернутый книзу палец обозначал «добей его» — чистый домысел.) Когда объявлялись игры «без пощады» (sine missione), это свидетельствовало об особой щедрости организаторов, потому что набор и тренировка новых гладиаторов требовали огромных затрат. Некоторым везло: из надгробных надписей нам известны гладиаторы, проведшие сто и больше сражений (если, конечно, это не преувеличенное хвастовство). Но гораздо чаще встречаются другие цифры, из которых очевидно, что пережить двадцать игр — почти неслыханная удача.

Несмотря на низкий социальный статус, гладиаторы пользовались бешеной популярностью и легко становились поп-звездами и секс-символами. Сатирик Ювенал издевается над знатной дамой, которая сбежала от мужа-сенатора с гладиатором: он-де был и немолод, и нехорош собой, и в сраженьях изувечен, но он был гладиатор, и этим все сказано. «Люб им клинок», замечает поэт со вполне осознанной фрейдистской двусмысленностью.

Травли животных стали приобретать популярность одновременно с гладиаторскими боями. В суровые республиканские времена дикие звери участвовали в праздничных торжествах разве что в весенние праздники плодородия: в Цереалии по городу пускали лис с привязанными к хвостам факелами, а в Флоралии в цирк (не в амфитеатр, постоянного амфитеатра в Риме еще не было) выпускали бегать зайцев и косуль.

В 1850 году в лондонский зоологический сад в Риджентс-парке после долгого путешествия был доставлен молодой гиппопотам — первый в Европе с римских времен. Путешествие его от Нила до Темзы было тяжелым, дорогим и обставленным со всеми возможными предосторожностями (для того, чтобы поить зверя в дороге молоком, пришлось везти целое стадо коров). Как подобные чудеса удавались римлянам на совсем другом уровне технологии, навигации и зоологических знаний — до сих пор не совсем понятно. Вероятно, большая часть перевозимых животных гибла в пути. Экологический ущерб, который римские зрелища наносили провинциям, особенно африканским, трудно даже представить — его последствия дают о себе знать по сей день.