Волна гнева наполнила ее. Она обвела мутным взглядом комнату с желтыми выцветшими обоями, коричневым сервантом семидесятых годов прошлого века, на полках которого вместо книг стояли рюмки и стаканы. Она готова была убить всех. Ей срочно нужна доза.

– Я спросила, может быть, он записался на курсы математики… Он посмотрел на меня так странно и спросил, с чего я взяла, когда у него никогда не было выше трояка и зачем ему это нужно, он терпеть не может математику.

– Черт. Но не любовники же они, мать его!

– Нет. Он провожал меня к дому, когда… – она вспомнила, как он решил поцеловать ее, потянулся, а она слегка отстранилась, но потом, не в силах себя сдерживать, бросилась к нему на шею и они целовались как исступленные полтора или два часа кряду, не обращая внимания ни на что вокруг. – … когда он сказал, что скоро заработает кучу денег и мы поедем куда я захочу. Окончим школу и полетим на Кубу, в Гавану, а потом в Калифорнию, в Лос-Анджелес, в Голливуд…

– А вот это уже теплее… – произнес Успенский. – Продолжай.

– Я спросила, как он заработает, он засмеялся и сказал, что все равно не пойму, даже если он и скажет.

– Что, так и сказал?

– Да.

– Вот сука. Ну и…?

– Он сказал… – она начала было говорить, потом отрезала: – Лед.

– Совсем оборзела?

Она молчала.

Он зашуршал на кухне пакетом, хлопнула дверца шкафчика.

– Ладно. Иди сюда.

На деревянном кухонном столе она увидела дорожку синеватого порошка. Ни секунды не мешкая (пока Успенский не передумал), Саша втянула его в ноздри.

– О-ох! – вырвалось у нее.

– Да-а, детка, это лед… – протянул Вадик, сидя на стуле возле окна. На подоконнике стояла пепельница, забитая окурками, из нее шел дым от тлеющего бычка.

Дождавшись, пока она придет в себя, он сделал глоток пива из банки, потом сказал:

– Давай уже.

Она отдышалась. В голове кружились звезды, тяжесть, наполнявшая ее с утра, отступила, тело наливалось энергией, захотелось петь и плясать, что-то делать.

– Говори давай и выметывайся, я жду гостей, – повторил он.

– Он сказал, что я не пойму, это очень сложно. Потому что там какая-то прогрессия и много – много вычислений. Через какое-то время он спросил, помню ли я, как Ларин рассказывал про византийских генералов.

– А-а! – громко воскликнул Успенский, тот самый урок, где мы с ним схлестнулись. – Я помню про генералов, такое не забывается, особенно про евнуха, – на всю жизнь зарубка на психике. И что? Что дальше?

– Дальше он сказал, что решает эту задачу, а ему платят за решение деньги.

– Деньги? За решение задачи? Ты смеешься? Типа что, репетиторство для недоумков? – Успенский повернул к ней красное, бугрящееся от прыщей лицо, от которого ее чуть не стошнило.

– Нет, не смеюсь, – он так и сказал. Я несколько раз переспросила.

– Получается, они на пару с Лариным занялись репетиторством… – протянул он раздумывая. – Что-то тут не сходится. Репетиторство не тот бизнес, который приносит деньги. Тем более на двоих. Это все? Больше ничего интересного не сказал?

Савельева покачала головой. Она вполне овладела собой и теперь единственным ее желанием было поскорее отсюда выйти. Если сейчас заявятся дружки Савельева или не дай бог, папаша, который, она точно знала, был падок на малолеток, придется несладко.

– Ты же сегодня с ним встречаешься наверняка. Узнай точно, что он мутит с Лариным, ясно тебе? Иначе, сама знаешь, что будет.

Саша отвела взгляд. Договорившись с Денисом встретиться в пять вечера, она не могла дождаться, когда же, наконец, его увидит.

– Дай мне льда еще, если хочешь, чтобы я это узнала. Если вдруг меня начнет колбасить, он обо всем догадается.

Успенский хмыкнул. Савельева права, по крайней мере, на встречах со Скоковым он должна владеть собой.

Он открыл холодильник, выудил маленький пакетик, в такие обычно кладут ювелирные изделия типа колец или брошек, с самозатягивающейся полоской на конце. Внутри блестели мелкие кристаллы, похожие на соль.

– Если проболтаешься, ребята Рафика сбросят тебя в Шатурские болота, где ты будешь разлагаться следующие пару тысяч лет в компании себе подобных.

Один раз она видела этого Рафика, телохранителя отца Успенского, плотного, коренастого калмыка со шрамом поперек лба и без одного уха. Она верила, Рафик глазом не моргнет, даже если топить придется собственную мать.

Боб Шнитке сидел в кабинете на втором этаже здания Федеральной резервной системы в Вашингтоне, округ Колумбия. За окном вовсю распускалась весна, щебетали птицы, облака неслись по небу весело и непринужденно, подталкивая друг друга выпуклыми боками.

Второй день Джеймс Лист не выходил на связь, секретный чат оборвался на полуслове, телефон не отвечал и Боб понятия не имел, что могло с ним приключиться. Нет, с агентами порой тоже случаются поносы, насморки и даже переломы. Но агент обязан выходить на связь. Если он жив.

В любом другом случае Боб уже давно задействовал каналы ЦРУ, подключил местные спецслужбы, но в этот раз Джеймс работал полулегально, лично на него.

Чат пустовал. Курсор мигал с пустым безразличием. Самое неприятное, что старые чаты самоуничтожились, и он теперь не мог вспомнить всех деталей последнего разговора.

Джеймс должен был выяснить механизм покупки монет, с какого и на какой счет осуществлялись переводы, раздобыть кодовые фразы от кошельков и потом все это передать (именем закона!) в чат.

С одной стороны, Боб занимался прямыми обязанностями, ликвидируя источник непосредственного распространения и популяризации криптовалюты, угрожающей финансовой системе США, с другой – рассчитывал, что и сам внакладе не останется.

Проводя долгие вечера в особняке на Седьмой улице, он анализировал финансовые отчеты, курсы, динамику новой валюты и все тверже убеждался, что даже обладая государственной репрессивной мощью, умертвить новое веяние не удаться, как бы они не старались. Отстрочить – да. Но не более.

Вероятно, самым действенным ответом на перспективу может стать попытка заставить информировать структуры, занятые в этом бизнесе, государство о лицах, имеющих криптовалютные счета или транзакции. На некоторое время такой шаг отпугнет возможных инвесторов. Но тогда они пойдут туда, где им будут рады и не спросят паспорт. Например, в Японию или Россию, если русское правительство перехватит инициативу, сыграв ва-банк.

Кстати… Россия.

Он поискал на столе записку от Меган, его секретарши, на которой та написала московский номер господина Артема Севостьянова, главы Комитета по банковской системе Государственной Думы. «Это что-то типа нашего Конгресса», – подписала Меган. Русский звонил вчера вечером, когда Боб присутствовал на совещании в Белом Доме как раз по вопросам стабильности и безопасности расчетов и устойчивости денежного рынка.