Что осложнилось еще и следующим.

Евстигнеев, проагитировав вместе со мной за автономию, спустя шесть – восемь месяцев торжественно свалил во МХАТ. В его заявлении было написано, что он всегда мечтал сыграть роль вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина. Но я-то знал Женю: слишком талантлив он был для того, чтобы мечтать о роли Ленина. Это была такая хитрая формулировка, подсказанная ему Олегом Николаевичем, чтобы снять все вопросы. Конечно, руководители понимали, что со стороны Ефремова это была попытка развала театра. Евстигнеев был слишком мощной фигурой, без которой «Современник» сразу ослаб. Если бы вместе с ним ушел еще и я, на том бы и закончился этот театр. При всем моем уважении к моим товарищам по «Современнику». Мы с Евстигнеевым играли разные, но в одинаковой степени приваживающие зрительскую аудиторию спектакли.

С Ефремовым ушел Козаков, ушли Калягин, Сергачев. Да, конечно, потери, но что делать…

А с Евстигнеевым мои отношения продолжались. Я любил его очень, прощал, что ли, вынося все это за скобки.

Наш с Ефремовым конфликт продолжался в течение двух лет. Мы не примирились даже у гроба нашего общего учителя Василия Осиповича Топоркова, не разговаривали друг с другом, а стоявший за нашими спинами Сергей Федорович Бондарчук костерил нас разными словами, стыдя за идиотизм поведения перед лицом вечности. А через какое-то время Олег Николаевич пришел на сотый спектакль «Всегда в продаже» и попросил у меня прощения за содеянное им в свое время. Я простил его, мы пролили слезу, и наш конфликт был исчерпан.

Коллегия некоторое время продолжала заменять художественного руководителя. По-моему, и сейчас я произвожу впечатление довольно хитрого и сообразительного человека, а сорок пять лет назад это впечатление, наверное, было никак не меньше. И понял я по своим товарищам, что артисты ничем руководить не могут и не должны. В течение первого года я благополучно распустил коллегию и по своему суждению, которое, кстати, совпадало с суждениями других членов коллегии, стал, как теперь говорят, «пробивать» на должность главного режиссера театра «Современник» ученицу Олега Николаевича Ефремова, единственного, на мой взгляд, на тот момент профессионального режиссера, хотя и не имеющего специального образования, Галину Борисовну Волчек. Не хочу преувеличивать своих заслуг в назначении Волчек главным режиссером, но думаю, что пятьдесят процентов успеха этого дела – мои.

Процесс «пробивания» был занятием весьма мучительным. У властей предержащих было достаточно аргументов, чтобы нас не поддержать.

Женщина. Еврейка. Не член партии. «Да как же это так? Как она может руководить без достаточной идеологической зрелости?!»

В конечном итоге, после многократных посещений и мною, и моими товарищами разных кабинетов, и особенно частых посещений мною кабинета Виктора Васильевича Гришина, в ту пору первого секретаря городского Комитета партии, в 1972 году Галина Борисовна Волчек была утверждена в должности главного режиссера театра «Современник», коим и является вот уже сорок лет.

А спустя двадцать лет до меня донеслось, что тогдашний зав. сектором театра отдела культуры ЦК Глеб Щипалин, человек вполне нормальный, не хуже и не лучше многих чиновников, руководивших нами, сказал Галине Борисовне, что Олег Табаков был единственным, кто выступал против ее назначения на пост главного режиссера театра… Зачем он так поступил, не знаю. Может быть, чтобы разделять и властвовать. Но Галя, достаточно разумный человек, наверняка поняла, что, если бы директор был против, ее никогда бы не назначили. Если не поняла, – жаль, что отравленная стрела так точно попала в цель. Мы никогда не говорили с ней на эту тему. История наших взаимоотношений с Галей Волчек очень поучительна потому, что немало людей приняли целенаправленное участие в том, чтобы развести нас. Допускаю также, что это входило в расчеты и кого-то из моих товарищей. Но такие вещи надо свидетельствовать. Безусловно, наши взаимоотношения омрачились, но не до такой степени, чтобы мы стали делать друг другу гадости. Это было невероятное испытание, которое устроила нам с Галей жизнь, но наши симпатии друг к другу оказались сильнее всех сплетен и подозрений. Галина Борисовна стала главным режиссером, а я оставался директором «Современника». Я много играл и в ее спектаклях, и не в ее. Многое нам приходилось пробивать вместе.

В то же время эта история стала в каком-то смысле объяснением некоторых действий театра в отношении меня, которые были предприняты позже. Дело в том, что сегодняшний «Современник» как бы не помнит тех шести с половиной лет, когда я был директором театра. В сознании моих бывших сотрудников период руководства театром мною, это «позорное шестилетие», как я называю его по аналогии с «позорным десятилетием» Никиты Хрущева, теряется в дали или является «фигурой умолчания». Как будто и не было этих «лет позора», лет отступничества, как формулировала коммунистическая партия. Вроде и меня не было. Был Эрман. На самом деле Леня Эрман – замечательный директор, но когда Табаков был директором театра, он являлся директором-распорядителем…

«Современник» обновляется

Мое «позорное шестилетие» ознаменовалось довольно серьезным обновлением «Современника». При моем активном участии в театр был принят целый ряд молодых людей, которых, как мне казалось, явно не хватало и чье отсутствие тормозило наше дальнейшее развитие. Это были Фокин, Райкин, Неелова, Поглазов, Сморчков, Богатырев. Чуть позже был взят режиссер Иосиф Райхельгауз. Стремительно и много работая, молодежь заявила о себе в первые же два-три года. Фокин ставит спектакли «Валентин и Валентина» по пьесе Рощина, потом «Провинциальные анекдоты» Вампилова, потом свой знаменитый студийный спектакль по рассказу Достоевского «Сон смешного человека» – «Записки из подполья», ставший в ряд наиболее значимых в той Москве. Смелая, честная, бескомпромиссная и явно обгоняющая время работа, где замечательно играли Костя Райкин, Лена Коренева и Гарик Леонтьев. Если говорить о методологии воспроизведения живого человеческого духа, это был один из самых высоких ее образцов. Потом Валера Фокин ставил «Не стреляйте в белых лебедей», «С любимыми не расставайтесь». Для молодого Фокина я всегда старался организовать «зеленую улицу». И не ошибся.

Все это было моими радостями директора и актера театра «Современник».

Мы без устали приглашали известнейших режиссеров и литераторов, приносивших с собой свежие идеи для развития забуксовавшего театра. Активное и серьезное участие в этом процессе принимала заведующая литературной частью Елизавета Исааковна Котова, человек, которому театр во многом должен быть обязан полноценным репертуарным движением той поры.

В это время вроде бы и провалов у нас как-то не случалось. С каждой работой театр что-то добавлял. Какие-то премьеры проходили тише, какие-то звонче, но зритель ответил признанием – значит, дела обстоят нормально. Хотя и тогда были спектакли, которые меньше посещались.

Спектакль «Тоот, другие и майор», поставленный Аловым и Наумовым, был отмечен на венгерском фестивале. Я играл там довольно эксцентрическую, сюрреальную роль Майора. Позднее я еще расскажу о ней.