– Наручники снимите! – процедила обвиняемая, подняв руки.

– Обойдешься! – проворчал начальник. – Ты у нас слишком шустрая! И наручники тебе не мешают давать следствию объяснения! Итак, как же вы совершили это убийство?

– Не снимете наручники – ничего не буду объяснять! – девица вызывающе взглянула на милицейского начальника.

– Поговори еще у меня! – тот скрипнул зубами. – Да кто ты такая, чтобы мне мозги компостировать? Не задерживай следствие, начинай свои пояснения!

– Товарищ майор, мы с крановщиком только на полчаса договорились, – напомнил шефу лейтенант, который курил возле машины. – И то с трудом уговорили. На редкость упертый попался…

– Вот видите, обвиняемая, – договорились только на полчаса, так что не тяните время, не мешайте работе следствия! А будете здесь выступать – суд это учтет в качестве отягчающего обстоятельства! И я лично это учту в смысле применения к вам мер дисциплинарного воздействия в виде карцера…

Над забором стройплощадки медленно разворачивалась стрела подъемного крана. Через минуту она зависла над головами участников следственного эксперимента.

– Итак, обвиняемая, – продолжил майор. – Где находилась в момент преступления потерпевшая гражданка Шарапова?

– Вот здесь, – девица неохотно показала на мостки. – Как раз вот на этом самом месте.

– Соколова, встань на это место! – приказал начальник.

– Как же я встану, Вячеслав Романович? – полненькая Соколова часто заморгала. – Я же протокол заполняю, и фотографировать тоже я должна… все я…

– Ничего, ты немного постоишь, не развалишься, и будешь дальше заполнять! А сфотографирует тебя Синицын! Синицын, ты фотографировать умеешь?

– Умею. – Долговязый лейтенант взял из рук Соколовой фотоаппарат.

– Ну, вот видишь, Соколова, он умеет, так что все удачно складывается… вставай на мостки!

– Вячеслав Романович, а там лужа! – Соколова заморгала еще чаще и, кажется, собралась заплакать. – А у меня туфли новые!

– Отставить слезы! – гаркнул на нее майор. – Я тебе сколько раз говорил – на следственный эксперимент надо попроще одеваться? Вставай, ничего твоим туфлям не будет!

Соколова шмыгнула носом и перебралась на мостки.

Тем временем от стрелы крана отделился крюк и стремительно опустился над мостками.

– Эй, на кране! – майор запрокинул голову и замахал руками. – Ниже не надо! Майна! То есть вира! То есть, короче, хватит!

Крановщик неизвестным науке способом понял сбивчивые сигналы милицейского начальника, и крюк завис на высоте человеческого роста, слегка покачиваясь.

– Так, обвиняемая, что в это время делали вы? – майор повернулся к особе в наручниках.

– Вот что, – девица подняла руки над головой и закинула соединяющую стальные браслеты цепочку на железный крюк крана.

– Так… – майор повернулся к долговязому лейтенанту. – Синицын, ты фиксируешь? При помощи фотоаппарата? Ты не Соколову фиксируй, ее ты будешь фиксировать в свободное от работы время… сейчас ты обвиняемую фиксируй!

В этот момент рядом со следственной группой появился плечистый детина в рабочем комбинезоне и приплюснутой кепочке неопределенного цвета. Оглядев присутствующих, он потер руки и проговорил внушительным басом:

– Кто тут у вас главный?

– Ну, я главный! – выдвинулся вперед майор. – А в чем дело? Вы по какому вопросу?

– Я не по вопросу, меня начальство прислало… сказали, что у вас тут следствие какое-то…

– Мужик, что ты суешься? Что ты нам работать мешаешь? – выступил долговязый Синицын.

– Как это – мешаю? – возмутился работяга. – Меня начальство, стало быть, прислало, сказало, что вам крановщик нужен, так я того, я не против… я что – не понимаю, следствие, и все такое… сам иногда сериалы смотрю про милицию. Только я так считаю, что за всякую работу нужно платить… поскольку у меня работа сдельная, и техника дорогая, то я на двести рублей, так и быть, согласный…

– Я не понял, мужик! – перебил его Синицын. – Зачем нам тебе платить, если нам нужен крановщик?

– Так я и есть крановщик! – ответил тот удивленно.

– Как крановщик? – Вячеслав Романович переменился в лице. – А там тогда кто же?

Вся следственная группа дружно развернулась и уставилась на подъемный кран.

Изумленные сотрудники милиции успели увидеть, как обвиняемая, подцепленная крюком за наручники, взлетела на огромную высоту, а затем крановая стрела по плавной дуге перенесла ее через высокий забор, через строящийся за этим забором офисный центр и так же плавно опустила на другой стороне стройплощадки. Оттуда тут же донесся звук отъезжающего автомобиля.

– Какая сволочь на моем кране распоряжается! – взвыл крановщик и бросился на стройплощадку, угрожающе размахивая кулаками.

– Вот блин… – проговорил Вячеслав Романович, схватившись за голову.

Других слов у него не осталось.

– Вот так-то, сестричка! – Ирина усмехнулась и повела стволом пистолета. – Конечно, мне нужно скорее убираться отсюда, да вот захотелось напоследок еще раз с тобой повидаться! Все-таки мы с тобой родня…

– Чего ты от меня хочешь? – спросила я, стараясь сохранять хладнокровие. Я понимала, что самое опасное в моем положении – потерять голову. Нужно разговаривать с Ириной, пытаться найти к ней какой-то ключ, убедить в бессмысленности дальнейшей борьбы или, по крайней мере, усыпить ее внимание.

– Чего ты от меня хочешь? – повторила я. – Ведь ты отлично понимаешь, что твоя игра уже сыграна, твои планы раскрыты, и даже если ты меня убьешь – тебе не удастся уйти. Тебя поймают, рано или поздно. В этой квартире, в этом городе или в аэропорту – но тебя непременно поймают. У пограничников есть твои данные, есть твой портрет. Тебе не уйти!

– Как смешно! – Ирина взглянула на меня презрительно. – Ты что, думаешь, я не озаботилась на такой случай запасными документами? У меня есть отличный швейцарский паспорт! Самый настоящий, даже лучше настоящего! А улетать я буду, разумеется, не отсюда, не из Петербурга, а, предположим, из Хельсинки. На финской границе меня не будут слишком серьезно искать!

– Даже если ты права, – проговорила я без прежней уверенности, – даже если бы тебе удалось невозможное – ты все равно ничего не выиграешь от моей смерти! Ты не сможешь получить наследство матери…

– Почему нет? – спросила она насмешливо, таким тоном, каким взрослые разговаривают с несмышлеными детьми.

– Я слышала, что в Америке есть закон, по которому нельзя получить выгоду от своего преступления. Значит, если ты убьешь меня из-за наследства – тебе его все равно не видать, как своих ушей…

– Бла-бла-бла! – передразнила меня Ирина. – Кто говорит об убийстве, дорогая сестричка? Что я – изверг? Своими руками убить собственную сестру – нет, никогда в жизни! Нет, сестричка, я убью тебя твоими руками!