Тони не делал секрета из своего желания иметь время на анализ ситуации в целом — и устраивал нам пропесочку, если мы слишком загромождали его график. От нас требовалось высвободить ему один-два часа в середине дня — и мы неизменно высвобождали, разве только что-нибудь экстраординарное случалось. В отличие от президента премьер-министр является главой правительства и должен рулить им каждый день. Обеспечение «окон» в графике порой ставит секретаря в неловкое положение, ибо приходится отвечать решительным отказом на требования о дополнительных встречах по поводу специфических политических проблем и кризисов. Чтобы облегчить секретарскую жизнь, мы вносили в график фальшивые встречи. Тони не всегда преуспевал в расшифровке и, бывало, просил отменить несуществующие мероприятия.

Время, которое мы с таким трудом ему высвобождали, он нередко тратил на тренажерный зал, на разговоры о футболе или треп с помощниками — и все же так было лучше, чем если бы Тони вовсе остался без времени на раздумья. Мы регулярно организовывали совещания по разработке стратегии, с голосованием и ценными мыслями товарищей по партии, однако мозг Тони устроен таким образом, что стратегии он генерирует в процессе бесконечных, «круговых», по выражению Алистера Кэмпбелла, дискуссий. Более практические умы такая «тягомотина» бесила. Но таков уж Тони — мысль формируется у него во время озвучивания, под многочисленные «а что если» и «допустим». Обыкновенно мы заседали в «логове»; Тони жевал свой ленч или пил чай кружку за кружкой, слушал наши рассуждения, а сам думал. В результате, к концу выходных или праздников, на свет являлась конкретная стратегия, изложенная на энном количестве листов бумаги; этакая инструкция, по которой мы дальше и действовали. Инструкцию размножали и раздавали ключевым членам команды, а также аутсайдерам вроде Филипа Гоулда и Питера Мандельсона; впрочем, инструкция лишь знаменовала начало нового раунда по прежнему вопросу.

Конференции и другие основные плановые мероприятия нередко наводили нас на важные решения и выражения, тянущие на термины. Питер Мандельсон называл их «прищепками» для развешивания «идеек». Разумеется, предложения «со стороны» нужно принимать с оглядкой. В 2004 году консультант подбросил нам фразу «общество равных возможностей» в качестве этакого резюме к речи на конференции. Фраза нарядная, спору нет; хорошо, что я догадался ее погуглить. Выяснилось, что она давно в ходу, и среди «юзеров» такие персонажи, как Джон Кеннеди, Рональд Рейган и Джордж Буш-младший. Пришлось от нее отказаться. Зато мы взяли на вооружение немало других звучных фраз, начиная с «демократии групп влияния», фигурировавшей в основной речи в Сингапуре (1996), продолжая «молодой страной» и «битвой против сил консерватизма». В целом нарядным фразам у нас был уготован очень недолгий срок — каждая жила ровно до появления следующей; таким образом, дальше заглавия той или иной речи их влияние не шло. Алистер обычно бросал фразу журналистам — тон задавал.

«Силы консерватизма» наглядно показывают, почему не следует прельщаться эффектной фразой, тщательно ее не обдумав. Звучит отлично, принимается на ура — но стратегию подразумевает в корне неправильную. Тони позиционировал себя как лидер «единой нации», строил «общий шатер»; сторонники консерваторов содействовали наравне со сторонниками лейбористов и либералов. Употребив слово «консерватизм» в уничижительном смысле, мы отмели этот источник поддержки. И разумеется, совершенно неприемлемо в погоне за красивой фразой устанавливать жесткие сроки — как сделали мы, назвав 1999 год «Годом свершений». Раскаяние наступило в 2000 году. Пошли разговоры на тему «поспешишь — людей насмешишь», появилось словосочетание «постэйфорический период» — который заодно оказался еще и очень длинным и очень неприятным.

Каждому лидеру необходимы смелые стратегии или размашистые замыслы как оправдание народного выбора. Ибо многочисленные разрозненные политические инициативы только запутывают людей. Символом правления Маргарет Тэтчер, конечно же, стала продажа муниципального жилья. Гордон Браун ежедневно выдавал целый шквал микроинициатив по стратегии — которые, увы, не производили никакого впечатления на электорат. Тони ставил себе две глобальные цели — модернизировать партию и добиться максимальной справедливости в стране; все время у власти (более десяти лет) ушло на разработку схемы проведения этих целей в жизнь. Порой Тони промахивался с формой — например, в приснопамятном обращении к членам Женской общественной организации Британии намеревался поднять тему «сочетания хороших манер с повседневной одеждой», но, слава Богу, не поднял.

Он хотел преобразовать Британию так, чтобы она не только шла в ногу с калейдоскопически быстрыми мировыми переменами, но и обгоняла их; консерваторы, напротив, стояли за текущее положение дел. Перед каждой конференцией Тони требовал список технических новинок, дабы ссылаться на них в речи. Ежегодно, в сентябре, мы снаряжали «за новинками» специального сотрудника. Восхищение Тони техническим прогрессом напоминало о тружениках науки XIX века, возвысивших викторианскую Британию. В то же время Тони хотел гарантий, что, преобразовывая страну, мы способствуем росту социальной справедливости, а не наоборот. Конкретнее всего эта мысль прозвучала на конференции в 1999 году — Тони говорил тогда о «равноценности». Вот вам и классический «третий путь» — между Сциллой консерватизма и Харибдой «старого лейборизма». Консерваторы выступали за равные возможности, под коими разумели необходимость соперничества каждого со всеми, причем на той базе, что наличествует в данный момент. Справедливость тут и не ночевала — понятие «равные возможности» со всей очевидностью защищает старые привилегии. Ясно ведь: состоятельные члены общества уж позаботятся, чтобы детки унаследовали привилегированное положение посредством частного образования, частного здравоохранения и прочих благ, которые можно купить за деньги. «Старые лейбористы» зациклились на исходном равенстве, которое в принципе недостижимо; а будь даже оно достижимо — не позволяло бы людям пожинать справедливые плоды своих способностей и усилий. Мы же искали золотую середину, тип государственного устройства, который давал бы людям истинные равные возможности — а не мнимые, раз и навсегда указывающие человеку место на социальной лестнице в соответствии с происхождением.

В результате Тони дошел до попыток реабилитировать понятие «меритократия», столь успешно высмеянное еще в 1958 году Майклом Янгом в антиутопии «Возвышение меритократии». Янг, лейборист-интеллектуал и один из авторов манифеста лейбористов 1945 года[153], доказывал, что в мире, построенном на принципе «каждому по способностям», отдельные члены общества будут иметь не только куда больший достаток, чем остальные, но и законное обоснование такого неравенства — дескать, нам лучше живется, потому что мы сами лучше. С этой точки зрения люди должны получать поровну, а не по заслугам и затраченным усилиям. Таким образом, благодаря антиутопии Майкла Янга термин «меритократия» стал действовать на целые поколения «левых», как красная тряпка на быка, и придал новый вектор дебатам о политической стратегии — таковая больше не сводилась к достижению максимальной социальной мобильности, то есть свободы передвижения вверх-вниз по социальной лестнице.