Драка прекратилась, внезапно воцарилось спокойствие. Лестер подбежал к Рите-Мей. Конрад уполз под дерево. В окружении северян осталась только Рита-Лу. Самцы толпились вокруг нее, рассматривали ее зад, трогали и обнюхивали. И вдруг, в мгновение ока, вся северная группа, и Рита-Лу с ними, ринулась в овражек и исчезла между деревьями. Я слышала их удаляющиеся крики, уханье и гулкое эхо их барабанных ударов по стволам.

Двумя днями позже Джоао обнаружил, что Рита-Лу вернулась в группу. Она была невредима, ее охотно и с радостью приняли. Джоао отвел меня на то место кормления, где оставил южан. Они были по-прежнему насторожены, но в остальном как будто бы ничего не изменилось. Явный дискомфорт испытывал только Кловис: полоска кожи, которую Пулул содрал с его левого бедра, свисала на голень, болтаясь, как подвязка, свежая рана причиняла ему боль: Кловис то и дело переставал есть и тер ее пучками травы и листьев.

Потом я заметила нечто, встревожившее меня еще больше: у Риты-Мей начала опухать генитальная зона, кожа у нее на заду заметно порозовела, стала натянутой и блестящей. Теоретически у нее еще продолжалась лактация и течки быть не могло. Она родила Лестера слишком недавно, чтобы у нее восстановился цикл. Но порой случалось, что кормящие самки, оставаясь бесплодными несколько лет после родов, приходят в этот период в состояние готовности к случке. Их способность к деторождению для самцов значения не имеет. Внезапно меня охватила острая жалость к моим южанам. Теперь в группе будет две течных самки. Я посмотрела на Кловиса, Конрада и Лестера и спросила себя, сколько моим самцам, взрослым и младенцу, осталось жить. Как мне ни претила эта идея, я решила, что нужно будет снова наведаться к Маллабару.

С того времени, как убили леопарда, Маллабар общался со мной исключительно тепло, с легким сердцем, как человек, который едва не усомнился, но теперь по веским причинам полностью укрепился в прежней вере. Другие коллеги, напротив, стали относиться ко мне еще настороженнее. Они не вполне понимали, что происходит, но каким-то образом чувствовали, что я раскачиваю лодку и создаю неприятности. И надо за мной получше присматривать.

Итак, вечером, после похода в столовую, я опять отправилась в бунгало к Маллабару. В дверях столкнулась с уходившей оттуда Робертой. Я заметила, что на веки у нее наложены синеватые тени и от нее приторно пахнет духами.

— А-а, Хоуп, — произнесла она так, словно именно меня и рассчитывала здесь встретить; прозвучало это несколько не к месту. В ответ я улыбнулась и произнесла ее имя, с вопросительной интонацией. Она придержала для меня дверь. Я вошла.

В гостиной были Маллабар и Джинга. Джинга отправилась в кухню сварить мне чашку кофе. Маллабар жестом пригласил меня сесть.

— Могу я попросить вас об одной любезности? — сказала я с места в карьер.

— Разумеется.

— Проведите со мной несколько дней в южной зоне.

— Хоуп, — в голосе его послышалась усталость. — Я думал, мы с этим уже…

— Нет. Есть вещи, которые вы должны увидеть собственными глазами. — Как ни странно, я была напряжена до предела. Я сидела на краешке стула, прямая, как шест.

— Хорошо, хорошо. — Голос его звучал очень спокойно, смотрел он на меня с любопытством. — Мне будет полезно снова оказаться в поле.

Джинга внесла кофе, замерла в дверях.

— У вас все в порядке? — спросила она. — Хоуп?

— Хоуп попросила меня провести с ней несколько дней на юге. — Маллабар говорил обо мне таким тоном, словно с головой у меня было не все в порядке.

Джинга кивнула.

— Хорошо, — сказала она. — Отлично. Ты давно не был в поле. Тебе полезно проветриться.

Следующие три дня я провела с Маллабаром, наблюдая, как пять оставшихся в живых членов южной группы занимаются своими обычными делами. Он спросил меня, что с ногой у Кловиса. Я ответила, что представления не имею. Мы наблюдали, мы следовали за ними, мы делали записи в наших полевых листках и журналах. Маллабар вспоминал о первых днях Гроссо Арборе. Он рассказывал мне, сколько усилий потребовалось ему и Джинге, чтобы обезьяны привыкли к их присутствию. Прошло десять месяцев, прежде чем обезьяны начали подпускать его к себе на двадцать ярдов, до этого они убегали. Он рассказывал о том, как первые три года после свадьбы их домом была палатка армейского образца. Как они порой проводили много месяцев, не видя ни одной живой души. Сначала я спрашивала себя, не были ли эти воспоминания, которые я никак не провоцировала, косвенной формой упрека; не напоминал ли он мне деликатно о том, что полжизни провел в Гроссо Арборе, среди этих лесов и холмов, и что мои обвинения угрожали всему, чего, по его мнению, он достиг. Но через какое-то время я поняла, что это была искренняя тоска по прошлому. Попутчиком он был хорошим, наблюдать с ним вместе за шимпанзе было крайне поучительно и полезно.

Он смотрел на Кловиса и вспоминал его братьев и сестер. Он знал, как умерла его мать. Он видел Риту-Лу в день ее появления на свет. Он сфотографировал белые склеры Конрада, смотревшего на него сквозь траву, и эту фотографию использовал «Нэшнл Джеографик» для одной из своих самых потрясающих обложек. И я впервые прочувствовала, насколько ошарашил и ранил его раскол в сообществе, которое он так долго изучал. По каким-то неведомым причинам группка шимпанзе из тех, кто вился вокруг его бананораздаточной машины, вдруг утратила к ней интерес и мигрировала на юг. Он не видел Риту-Мей или SF-2, как он ее именовал, больше двух лет. Младенца Лестера, признался он, он видел только на фотографиях. Мне он напоминал привыкшего даровать милости вождя, чье племя чересчур умножилось, отношения в нем усложнились, и теперь он не может их понять. Скрытые мотивы, противостояние группировок, отношения дружбы или вражды плохо поддавались количественному анализу и не выстраивались в систему. Однажды он признался мне в этом сам.

— Это было совершенно загадочно, — сказал он. — И очень огорчительно. — Он рассмеялся. — Я просто не мог понять, почему они со мной так поступили. Оказаться лицом к лицу с собственным невежеством, когда ты думал, что знаешь уже все или, ну, скажем, почти все… Надо сказать, это изрядная встряска.

— Король Лир, — произнесла я.

Он пристально на меня посмотрел: «Боже правый, надеюсь, что все-таки нет. Ну и аналогия».

— Нет, я имею в виду… то же самое чувство, что все поддельное. Все настолько не так, как тебе казалось… Я вас понимаю.

— В самом деле? — он улыбался, думая о другом. — Это утешает.

На следующее утро Джоао отвел нас к группе гнезд, расположенных далеко к югу от Дуная. Он сообщил, что северяне ночевали здесь. Я поняла, что колонизация вступила в новую фазу: эти шимпи уже не давали себе труда вернуться домой с наступлением темноты.

— Ничего удивительного, — сказал Маллабар. — Они знают, что здешние шимпанзе не могут полностью использовать территорию, их слишком мало осталось. Когда была эпидемия полиомиелита, происходило в точности то же самое. Базовая зона обитания уменьшилась, и другие шимпанзе пришли с севера.