Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пройти на противоположную сторону буровой вышки мы могли, если бы пересекли верхнюю палубу и преодолели бы при этом около тридцати метров. Сегодня на этой палубе я рано утром разговаривал с Джо Курраном. Это были самые длинные, самые мокрые и самые ветреные тридцать метров, которые мне когда-либо довелось пройти в своей жизни.
С одной стороны палубы до другой были протянуты два каната, но не помешало, если бы через всю палубу была протянута пара дюжин канатов, чтобы людей не смыло в море.
Сила ветра была фантастической, казалось, что с тех пор, как мы прибыли на буровую вышку четыре часа тому назад, сила ветра возросла вдвое. Теперь я понял, что нечего ждать прибытия на вышку лодки или вертолета, пока не утихнет ураган. Мы были полностью отрезаны от внешнего мира.
В половине третьего дня стало темно, словно наступили сумерки, и из огромной черной гряды грозовых туч, скопившихся над нашими головами, несся ветер, который набрасывался на объект Х-13 с такой бешеной силой, словно хотел вырвать его с корнем вместе со всеми его тринадцатью опорами, опрокинуть и сбросить в морскую пучину. Ветер ревел и выл, носясь по буровой вышке с неукротимой яростью, и даже на расстоянии шестидесяти метров мы слышали заглушающую глухой гром шторма какофонию, кричащую сатанинскую музыку бешеного ветра, свистящего и визжащего фальцетом, когда он прорывался через сотни стальных балок, из которых была построена вся эта устремленная ввысь громада буровой вышки. Медленно продвигаясь вперед, мы сгибались почти вдвое, выдерживая напоры встречного ветра, и, чтобы удержаться на ногах, повисали на одном из спасательных канатов, панически боясь, что он выскользнет из рук. Если кто-то выпустит этот канат, то ветер тут же собьет его с ног, и он покатится по палубе и будет катиться до тех пор, пока ветер не швырнет его за борт: именно такой была сила ветра. Он вырывают дыхание из легких, и под его острыми, как лезвие ножа, ураганными и резкими, как удары хлыста, порывами хлестал дождь, обжигая незащищенную кожу нескончаемым градом тяжелых капель, похожих на крошечные свинцовые пули.
Мэри первой пробивала себе путь, пересекая охваченную стихией палубу, и почти вплотную за ней двигался Кеннеди, одной рукой вцепившись в канат, а второй крепко обхватив девушку за талию. В другое время у меня могло бы появиться желание поразмышлять на тему о счастье, о том, что некоторым людям чертовски везет и что, наверное, они родились в рубашке. Но сейчас у меня на уме были гораздо более важные вещи. Я подошел к Кеннеди совсем близко и, почти наступая ему на пятки, приблизил свою голову к его голове и, стараясь перекричать шум шторма, крикнул:
– Пришло ли хоть слово?
Он был умен, этот шофер. Не убыстрил и не замедлил своих шагов и не обернулся, только едва заметно покачал головой.
– Проклятье! – крикнул я. – Вы звонили?
Он снова покачал головой. На этот раз я увидел в его кивке нетерпение, но подумав, чем он рискует, не мог упрекнуть его. У него действительно было очень мало шансов услышать или узнать что-либо, ведь Лэрри все время крутился вокруг него, размахивая своим огромным пистолетом. Крутился с той самой минуты, как Кеннеди появился на буровой вышке.
– Мне необходимо переговорить с вами, Кеннеди! – крикнул я.
На этот раз он тоже услышал меня: кивок был едва заметен, но я уловил его.
Мы наконец-то перешли на другую сторону палубы, прошли в тяжелую запирающуюся на скобу дверь и сразу же очутились в совершенно ином мире. Дело не в том, что внезапно наступила тишина, не в том, что стало тепло, не в том, что не было больше дождя и ветра, нет, главное было не в этом, хотя это несомненно имело свой положительный эффект: по сравнению с другой стороной буровой вышки, откуда мы только что добрались сюда, эта сторона была похожа на роскошный отель.
Вместо холодной стали переборок стены были отделаны какой-то разновидностью пластика, то ли полифена, то ли формика, в виде панелей, окрашенных в приятные для глаз пастельные тона. Пол выстлан толстой, заглушающей звуки шагов резиной. Расстеленная нам под ноги ковровая дорожка шла от одного до другого конца коридора. Вместо резкого, ничем не затененного света висящих над головой ламп, разбросанных в беспорядке, от закрепленных в панелях неоновых трубочек шел теплый рассеянный свет. В коридоре было несколько дверей. Одна или две из них были открыты, что позволяло видеть прекрасно обставленные комнаты, мебель в которых напоминала мебель кают старшего офицерского состава на линкорах. Бурение нефтяных скважин вынуждает людей жить в тяжелых условиях, но в часы, свободные от работы, бурильщики на этой буровой вышке, видимо, жили совсем неплохо. Найти такой комфорт, граничащий почти с роскошью, в металлическом марсианском сооружении, находящемся на расстоянии многих километров от берега в открытом море, казалось чем-то сверхъестественным и вместе с тем, как ни странно, нелепым.
Но более всего из всех этих проявлений комфорта меня удивило то, что там были скрытые громкоговорители, расположенные вдоль коридора через определенные интервалы. Из них доносилась музыка, тихая, но достаточно громкая для той цели, которую я поставил перед собой. Когда последний из нас пересек порог комнаты, Кеннеди повернулся и посмотрел на Ройяла.
– Куда мы, направляемся, сэр? – Да, он действительно был образцовым шофером: любой, кто обратился бы к Ройялу и назвал бы его «сэр», заслуживал медали.
– В комнату генерала. Идите впереди.
– Я привык обедать вместе с бурильщиками, – твердо сказал Кеннеди.
– Только не сегодня. Не теряйте времени на споры и поторопитесь.
Кеннеди тут же поймал его на слове. Вскоре почти все отстали от него метра на три. Все, за исключением меня. Я знал, что времени у нас в обрез, и тихо, наклонив голову и не глядя на него, прошептал:
– Можем ли мы позвонить по телефону в город?
– Нет. Разговор прослушают. Один из людей Вилэнда постоянно дежурит в радиорубке, где работает оператор, соединяющий буровую вышку с городом. Человек Вилэнда прослушивает все разговоры: и когда звонят сюда, и когда звонят отсюда.
– Вы видели шерифа?
– Я