в свете диспозициональных теорий может изменяться, сами черты носят от природы заданный характер.

В отношении шкалы «внешнее – внутреннее» можно отметить сходный момент. Необихевиоризм и диспозициональное направление, в отличие от Хьелла и Зиглера, мы оцениваем как ориентированные на понимание психики как системы, обеспечивающей внешнее поведение, взаимодействие со средой, хотя в контексте этих направлений и предлагаются модели организации внутренних механизмов, это взаимодействие обеспечивающих.

Последние две предлагаемые нами шкалы, «индивидуализм – коллективизм» и «свобода – необходимость», у Хьелла и Зиглера отсутствуют; причины этого рассмотрены выше.

В предлагаемой системе шкал оказывается возможным соотнести отечественную теорию и представления о личности, разработанные другими школами, показать специфику подхода к личности отечественных ученых, самобытность отечественной школы.

Как уже отмечено, в представленной таблице отечественная теория оценивается в определенной степени в отрыве от временного фактора, как парадигмальная теория советского периода по ее состоянию на 70–80-е годы XX столетия. В настоящее время отечественная психология уже не является монометодологической областью знания, объединенной единой парадигмой. Развитие прикладных отраслей психологической науки в современной России происходит преимущественно на основе иных подходов: гуманитарных, заимствованных из смежных наук, ассимилированных из зарубежной психологии. Однако потенциал описанной теоретической модели далеко не исчерпан.

4.3. Взаимосвязь онтогенеза и жизненного пути личности: подходы и концепции

Разработки отечественной школы как советского периода, так и современные, в настоящее время недостаточно включены в контекст актуальных дискуссий, недостаточно известны зарубежным коллегам, причиной чего является длительная изоляция отечественной школы в силу политических и языковых факторов. Главная и наиболее очевидная причина изоляции отечественной психологической науки – государственная политика «железного занавеса», в соответствии с которой послевоенные поколения молодых ученых не учились активному владению иностранным языком. Принцип «читаю со словарем» обеспечивал специалистам возможность быть в курсе достижений зарубежной науки, при полном блокировании «утечки» на запад информации о том, что происходит в нашей науке. Показательно, что в 1956 году Ж. Пиаже, который всегда имел самые тесные контакты с советскими учеными и относился к отечественной науке с самым большим интересом и симпатией, сетует на возникший языковой барьер, который угрожает разрушить существующий диалог, и призывает советских коллег сопровождать свои статьи хотя бы резюме на английском, французском или немецком языке, чтобы западные ученые могли ориентироваться в издаваемой в России литературе и заказывать нужные им переводы [Piaget, 1996].

В отличие, например, от математики, использующей общую для всех профессионалов символическую систему, психология, как и другие гуманитарные науки, пользуется системой понятий, организованной на основе разговорного языка, придавая словам новые смысловые оттенки и значения. Поэтому адекватный перевод гуманитарного научного текста с языка на язык может быть выполнен человеком, профессионально владеющим не только двумя языками, но и понятийными системами, используемыми специалистами соответствующих стран.

Послевоенное развитие отечественной психологии привело к формированию понятийного аппарата настолько специфичного, что те немногие труды советских ученых, которые переводились на иностранные языки, не были адекватно поняты и интегрированы мировым научным сообществом и не вызвали в сколько-нибудь широких кругах ученых интереса из-за кажущегося несоответствия обсуждаемых вопросов. Существенную роль сыграло в этом и то, насколько изощренной и глубоко проработанной была целостная система категорий, над разработкой которой трудились поколения советских психологов.

И здесь в первую очередь необходимо обратиться к задаче содержательной интерпретации понятия «субъект», корневого для российской психологии, что представляется невозможным без разъяснения вопроса о соотношении понятий «субъект» и «личность» в психологии российской.

В современной российской психологической науке личность и субъект находятся в центре внимания исследователей. Абсолютное большинство публикаций и защищаемых диссертаций по психологии обращены сегодня именно к сфере целостных аспектов и проявлений человеческого бытия, к предметной области, обозначаемой вышеназванными двумя понятиями. В то же время, при том что научным сообществом уже затрачены значительные усилия на методологическую проработку каждого из понятий, вопрос об их соотношении остается остро дискуссионным [Моросанова, Аронова, 2007]. Это затрудняет коммуникацию ученых и порождает сложности понимания научных текстов, что становится проблемой в ситуации произошедшего стремительного расширения и дивергенции профессионального сообщества психологов в России в постсоветский период.

Внесение ясности и порядка в вопрос соотношения данных понятий представляется актуальным сегодня и в контексте происходящей интеграции российской психологии с зарубежной, преимущественно англоязычной наукой. Если понятие личности является вполне интернациональным, то понятие субъекта употребляется лишь в российской психологии и на сегодняшний день может считаться непереводимым. Нередко встречаются попытки перевода понятия субъект на английский язык как subject, что приводит к чудовищной и позорной деформации смыслового содержания переводимого текста.

С. Л. Рубинштейн, который ввел в российскую науку понятие субъекта в 30-х годах XX столетия, как известно, не разграничивал в своих работах содержание понятий субъект, личность, человек. Быть личностью и быть субъектом для него – имманентные свойства, человеку присущие. С. Л. Рубинштейн говорит о человеке как о субъекте, подчеркивая инициирующий, самодетерминированный характер человеческой деятельности, и говорит о человеке как о личности, подчеркивая его социальность. Развитие субъектного подхода в российской психологии, однако, потребовало уточнения вопроса о соотношении данных понятий. К этому вопросу обращались едва ли не все российские методологи, в том числе самые блестящие, такие как К. А. Абульханова-Славская, Л. И. Анцыферова, А. В. Брушлинский и другие [Проблема субъекта… 2000]. Представляется, что исчерпывающий обзор мнений дается в монографии В. И. Моросановой и Е. А. Ароновой [Моросанова, Аронова, 2007], поэтому ограничимся здесь общим выводом о том, что в литературе нет единства в отношении следующих моментов:

– в какой мере и как перекрываются содержания данных понятий: диапазон мнений здесь – от полного поглощения одного из понятий другим до попыток полностью развести их содержание;

– как соотносятся данные понятия по уровню: обоим понятиям приписывается «высокий» уровень в структуре психики, однако, часты попытки поставить одно над другим, в частности представить одно как высший уровень другого (см. предыдущий пункт).

Эти вопросы решаются по-разному как в общетеоретическом плане, так и на уровне конкретно-психологических интерпретаций содержания понятий.

Существенным фактором, препятствующим, на наш взгляд, нахождению консенсуса в вопросе о соотношении понятий субъект и личность, является то, что в литературе нет не только единства, но и ясности в отношении того, в каком контексте предполагается определить и разнести данные сущности – личность и субъект. В то же время любое понятие существует и может быть понято и соотнесено с другим только в контексте некоторой определенной системы понятий. Постановка вопроса о соотношении данных понятий в литературе предполагает, что каждое из них обозначает некоторую подсистему в психической организации человека. Но та или иная подсистема не может быть понята и соотнесена с другой