И что немаловажно — самый сильный из всех встреченных прежде.

Он уже давно жил на этом свете, почти лишившись человеческого обличия. Правый глаз был затянут сросшимся лоскутом кожи, носа тоже не оказалось, рот заменил разорванную клыками пасть. Будто Падший пытался обернуться в какую-то хищную тварь, но на полдороге передумал.

Сам он оказался невероятно высоким, словно вытянутым на прокрустовом ложе. Ростом больше двух с половиной метров, руки — две висящие ниже бедер конечности, ноги вывернуты коленями назад.

Падший жил давно. Об этом свидетельствовал не только внешний облик, с каждым веком все больше отдаляющий его от человека. Но и черная, тягучая сила, что поднималась от живота к горлу.

Я боялся. Меня вообще с трудом можно было бы назвать храбрым человеком. Наверное, из-за хорошо развитого инстинкта самосохранения. Я боялся, когда на меня взглянул тот, еще не полностью обратившийся петербуржец возле дома Ирмера. Потом когда он заорал, когда над городом пролетели крыланы, когда за мной погнались остальные полупадшие. Да блин, весь последний час я только и делал, что боялся.

Но сейчас испуг был другого рода. Я почувствовал, что могу не справиться с этим созданием, оставленным здесь присматривать за будущим «урожаем».

Впрочем, и отступать нельзя. Начнем с того, что попросту некуда. Позади толпы праздношатающихся местных, которые только и хотят, чтобы близко познакомиться с навиным приезжим, а стоит подняться в небо, как сразу привлечешь ненужное внимание крыланов. Поэтому остается лишь вежливо попросить товарища напротив уступить лыжню и продолжить драпать без остановки.

— Не бойс-с-ся, помогу, — прошелестел Васька.

— Да ладно, видно же, что парень адекватный. Мы сейчас просто скажем, что он обознался, перепутал нас с кем-то, а сами тихонечко пройдем мимо.

Как обычно, во время сильного стресса включалось дурацкое чувство юмора. Защитная реакция, чтоб меня.

Что еще хуже, Падший, по всей видимости, знал русский. Хотя, чего я удивляюсь, это в нашем мире большинство рвется изучать английский. Здесь по-другому — Империя все-таки! Вот Падший и оттрубил несколько лет в языковой школе разведчиков перед внедрением.

Так или иначе, однако мои слова ему не понравились. В последнее время мало кому нравится, что я говорю. Иные бы решили задуматься над своим поведением, я же считал, что надо попросту менять круг общения.

Он ударил напрямую. Без формы, сырой оскверненной магией. Я успел лишь представить подъем мяча носком и чеканку, и сразу ответил так же, напрямую. Разве что моя магия была чище. А сам уже создал форму Эгиды, понимая, куда дует ветер.

И сделал все правильно, потому что Падший продолжал обрушивать на меня незнакомые заклинания. Я же накачивал силой защиту, ожидая, когда противник выдохнется. А тот, засранец, даже не собирался этого делать. Напротив, будто только разогревался, двигаясь на странно подогнутых ногах как на шарнирах. Впрочем, с каждой секундой все быстрее.

Помышлять здесь о контратаке просто не имело никакого смысла. Он меня сотрет в порошок. Падший и так порхал вокруг, как сошедший с ума кузнечик.

Непонятное темное щупальце в какой-то миг даже пробило мою защиту, хлестнув по шее. Кожу обожгло порезом. Неглубоким, но неприятным хотя бы потому, что он прошил Эгиду. Я продолжал вкачивать силу, пытаясь сфокусировать на противнике — тщетно. Тот уже не просто порхал, казалось, телепортировался с места на место.

А потом послышался глухой удар и лязг крепкой иномирной челюсти. Мне понадобилась пара секунд, чтобы понять — пока Падший увлекся мной, кьярд подкараулил его. Бог весть, каким способом, но Васька оглушил неприятеля, а теперь держал в пасти, умоляюще глядя на меня.

— С-с-скоре-е-е, — протянул он.

Я создал наиболее разрушительную форму заклинания, которую знал — Огненный рой. И тут же вдохнул в нее жизнь. Кьярд поспешно дернулся, размыкая челюсти, а Падший даже сумел приподняться. Правда, это все, что он успел прежде, чем сотни раскаленных угольков впились в его тело.

На удивление, он даже не кричал. Наверное, такие человеческие понятия, как боль и ужас перед грядущей смертью, тоже оказались выхолощены за столько лет пребывания в этом состоянии.

Но гибель Падшего отозвалась мукой и во мне. Грудь пронзил раскаленный прут и, шипя, там и остался. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Я лишь сидел, хлопал глазами и пытался понять, что делать дальше.

Странное оцепенение прошло так же внезапно, как наступило. Вот сижу на заднице я, передо мной полуистлевший труп Падшего с торчащим из-под ребер здоровенным сульфаром, и пошатывающийся Васька.

— Ты как его… успокоил? — спросил я первое, что пришло в голову.

— Яд кьярдов, — щелкнул клыками мой конь. — Парализует жертву.

— Самое главное — это вовремя сказать. Молодец. А у тебя нет еще каких-нибудь фишек? Там, пулемета в спине или мгновенного телепорта в любую точку мира?

Васька сарказма не понял и лишь отрицательно мотнул головой.

— Ну да ладно, давай двигать дальше. Город мы почти покинули. Теперь доберемся до ближайшего леса, и там нас уже сверху не достанут.

Я поднялся на ноги, сдерживаясь, чтобы не освободить сульфар из останков Падшего. Такого здорового кристалла я еще никогда не видел. Вот только что потом с ним делать? Нет, пусть уже тут останется. Придут его товарищи, найдут от мертвого осла уши и сами думают, как им теперь жить.

Сам взял кьярда под уздцы, оглянулся на Петербург и покачал головой.

— Сходил, блин, за хлебушком. Чтобы я еще раз сунулся в эту вашу столицу! Пойдем отсюда, Васька.

Когда мы наконец покинули негостеприимный Петербург, первым моим желанием было надеть Перчатку и уйти в свой родной мир. Уж он-то намного поприветливее этого.

Остановила меня лишь экономия сил. Магических, само собой. Потому что когда я достигну Самары мне все равно нужно встретиться с Ситниковым, значит, придется перемещаться обратно. А это дополнительные траты.

К тому же, мне думалось, что путешествие может выйти относительно безопасным по одной простой причине: я надеялся на защиту кулона, который проявлял беспокойство раньше, чем его обладатель начинал подозревать. Самый крутой подгон от Максутова. Самый — потому что единственный. Но в данном случае Игорь Вениаминович невероятно расщедрился. Одолжить фамильную реликвию, которая действительно очень неплохо помогает — это серьезный поступок. Несмотря на все наши разногласия и различные взгляды на одни и те же вопросы, в этой ситуации вел себя Максутов выше всяких похвал.

Поэтому мы с Васькой какое-то время двигались по земле, а после, удостоверившись в отсутствии крыланов, поднялись в воздух. Сначала оказались под плотной завесой облаков, но скоро перемахнули и их. Надо отметить, что путешествовать днем и в темное время суток — это две большие разницы.