– Отступит он, как же. Вы же видите, дедушка, у него рог на лбу.

– Обломают, – без тени сомнения изрек Калина.

– В квартире сейчас кто? – спросил Мышкин.

– У Тарасовны?

– Ну да.

– Никого нет. Иванка с Захаром девок по ночам водят, мать добром поминают.

– Замки не меняли?

– Вроде нет.

Мышкин оставил Розу Васильевну со стариком, сам пошел в дом. Сказал, ненадолго. Кое-что забрать из вещичек. Калина Демьянович заметил с искренним сожалением:

– Попрощайся с ним, девушка. Больше мы Харитона не увидим.

В дом Мышкин вошел через черный ход, через бойлерную и, поднявшись на грузовом лифте, очутился на четвертом этаже, благополучно миновав наружную электронику. Оставался лишь один телеглаз над лестничной площадкой, но он надеялся, что в жилом доме, пусть и самом престижном, охранники вряд ли проявляют чудеса бдительности. Согнувшись почуднее, двигался боком, подошел к двери, заранее приготовив ключи, которые сберег, сохранил в долгих странствиях. Никаких сюрпризов: три наружных запора легко поддались.

По квартире не рыскал, здесь искать нечего, кроме воспоминаний, а они его не томили. Сразу направился в гостиную, к тайнику. Сдвинул в сторону картину, изображавшую луг и пасущуюся лошадь с розовыми глазами, надавил пальцем краешек плитки, потянул за крючок – и пластиковая перекладина с пружинным мягким скрипом заняла горизонтальное положение. Мышкин извлек из тайника два свертка. В одном – пакет с валютой, их с Тарасовной авральный запас – сто тысяч долларов. В другом – папка с документами и копиями счетов. Там же – толстая тетрадь в коленкоровом переплете, бухгалтерский гроссбух, куда Тарасовна аккуратно, изо дня в день заносила сведения, которые представлялись ей важными. Мышкин ее научил. Поначалу Тарасовна артачилась, мол, что за ерунда, кому это надо, а времени отнимает уйму, но постепенно втянулась и каждый вечер под любимой оранжевой лампой корпела над судовым журналом – писательница! Вот и получилось, что весточку послала сожителю с того света – авось, пригодится.

Мышкин сложил пакеты в целлофановую сумку с рекламой сигарет "Мальборо", замаскировал тайник, огляделся. Гостиная, как и прихожая, в полном порядке, все вещи на своих местах, никаких следов погрома и обыска.

Это странно. Уж не его ли ждали?

Весь визит занял у него не более пяти минут, но шустрый молодец из охраны подсуетился еще быстрее.

Мышкин запирал дверь квартиры, а тот сзади вышел из лифта – высокий, широкоскулый, настороженный и с пистолетом в руке.

– Ну-ка, батя, покажи, чего стырил? – спросил насмешливо.

Мышкин сказал:

– Ты кто такой?

– Я известно кто, сам ты откуда взялся?

– Я здесь живу.

– Неужели? Что ж, пойдем разберемся.

– Куда пойдем?

– Куда скажу, туда и пойдем, – приглашающе повел рукой в кабину лифта. – Только гляди, без глупостей, жилец. Дырку сделаю.

Мышкин ступил в лифт первым, обиженно сопя.

Бормотал:

– Ничего себе порядочки! Домой придешь, а тебе – дырку. Как бы тебе, милый, извиняться не пришлось перед старичком за свое поведение.

Парень нажал кнопку лифта, руку с пушкой в этот момент, естественно, чуть отвел. Мышкин, уронив сумку на пол, перехватил его кисть и правой рукой, железными пальцами вцепился в мгновенно вздувшуюся глотку. Тут же ощутил ответное мощное сопротивление. В тесноте кабины они качались от стены к стене, как два сросшихся ветвями дубка.

Парень захрипел, но нанес-таки свободной рукой пару коротких тычков Мышкину в брюхо. Замаха ему не хватило, а то бы неизвестно, чем кончилось. Лишь на четвертом пролете он обмяк, дыхание заклинило. Уже при открытой двери Мышкин опустил его на пол, продолжая душить. От натуги у него самого чуть шейная жила не надсадилась.

Парень обеспамятовал и безвольно свесил голову на грудь.

– Очухаешься, – сказал Мышкин наставительно. – Хоть бы предохранитель снял, когда на охоту идешь.

Пора было смываться – как можно быстрее и дальше.

К бойлерной из вестибюля выхода не было, а на улице у парадного подъезда его наверняка подстерегали. Мышкин размышлял всего мгновение. Взлетел на второй этаж и позвонил в квартиру напротив лифта. Ему повезло: за дверью закопошились, строгий женский голос спросил:

– Вам кого?

– От Монастырского. Личное поручение. Экстренно! – Его разглядывали в глазок. Усилием лицевых мышц он прибавил себе годков десять. Древний, никому не опасный старик. Насколько возможно, прикрыл веком бельмо. Тянулись пустые, драгоценные секунды.

– От Герасима Андреевича? – переспросили из-за двери.

– Пожалуйста, – брюзгливо протянул Мышкин. – Что в самом деле? Мне еще десять квартир обходить.

Сумку от "Мальборо" бережно прижимал к груди.

Щелкнула собачка, дверь отворилась, держалась на цепочке. Молодое, наивное женское лицо.

– Говорите, слушаю.

Мышкин помахал сумкой.

– Вы курьер?

– Какая разница? Вы что здесь все – с ума посходили?

Сбросила цепочку, впустила.

– Проводите меня на балкон, – потребовал Мышкин.

– Зачем? – Женщина не напугана. Она из тех, кого трудно напугать, это он понял. Второй раз повезло.

– Долго объяснять. Был сигнал, положено проверить.

– Хорошо, пойдемте.

С балкона глянул вниз – метра три. Улица пустая.

В двух шагах скверик, дальше – спуск к стадиону.

Оглянулся на хозяйку:

– Если спросят, скажете, все в порядке. Уже проверяли. Вам понятно?

– Да в чем, собственно, дело?

– Скоро узнаете. Вам позвонят.

Мышкин шагнул через перила, повис на руках, мягко спрыгнул на асфальт. Боковым зрением заметил, как из-за угла дома выбежали двое громил. Везение не бывает бесконечным.

Сжав сумку под мышкой, достал пистолет, который забрал у охранника, сдвинул предохранитель и, развернувшись, оценив расстояние, не мешкая открыл огонь.

Он редко промахивался, тем более днем и в десяти метрах от мишени…

Аня проснулась и посмотрела на окно, где переливался, колыхался перламутровый, шелковый блеск штор. Она пребывала в блаженном состоянии молодости – без мыслей, без чувств, не сознавая, спит или грезит. О эти утренние, сладкие мгновения! Если бы длились они вечно.