Мэри снова села. Тишину прерывало только ровное тиканье отцовских часов на каминной полке.

– Но я не могу позволить, чтобы наше совместное времяпрепровождение закончилось, не сказав вам, как я им наслаждался. Для женщины у вас просто превосходный ум, и мне доставило удовольствие учить вас.

Она попыталась заговорить, но кузен протянул руку, чтобы остановить ее.

– Более того, ваше общество доставляло мне удовольствие во всех возможных смыслах. Иметь кого-то, с кем можно поговорить – кого-то, кто, кажется, проявляет интерес к моим словам, кто не презирает и не игнорирует меня, – это было новое ощущение, которое, к сожалению, я не так часто испытываю.

Он отошел к окну и уставился на грачей на деревьях.

– Я всегда знал, что не обладаю талантом заводить друзей. Мой отец, знаете ли, был жестоким и разочарованным в жизни человеком. Многие вещи злили его, но главной из них, боюсь, был я сам. Он ясно дал мне понять, что я – худшая из многих превратностей судьбы, которые ему пришлось пережить. Он довольно часто говорил мне, что я ничего не стою, и вскоре я научился принимать эту оценку. Когда он умер, я решил, что в моих силах навсегда изменить свою жизнь.

Мэри была поражена неожиданным поворотом разговора. Она чувствовала, что это были признания, которые он никому раньше не делал добровольно, и не торопилась уйти, как планировала до этого. Мистер Коллинз был добр к ней, и она была обязана ему своим искренним вниманием.

– И что же вы сделали, сэр?

– Я поступил в университет. Я получил сан. Я решил, что, выйдя в мир, смогу превратиться в кого-то другого, покладистого и услужливого, но это не сработало. Другие мужчины, казалось, умели это делать, но я не мог понять, как у них это получается. Я был чопорным, странным и неуклюжим. Как бы я ни старался, я всегда делал все и, подозреваю, до сих пор делаю, невпопад.

Мэри смущенно опустила глаза.

– Мне хотелось быть таким же, каким я видел других, – обходительным и всегда готовым сделать приятную ремарку. Какое-то время я думал, что смогу научиться тому, что так естественно дается другим. Я воображал, что если создам хотя бы видимость уверенности, то результаты последуют и в реальности. Конечно же, этого не случилось. И все же я так усердно работал над этим! Помните, как ваш отец однажды за обедом спросил меня, не выдумываю ли я заранее комплименты, которые, по моему мнению, так приятны дамам? Каким же идиотом я был, что сказал ему правду. Безусловно, я репетировал их. Как еще они могли прийти в голову такому человеку, как я?

С наступлением сумерек в комнате стало темнеть. За окном Мэри услышала, как коров погнали по дорожке на вечернюю дойку.

– Я утешал себя тем, что представлял, как изменится моя жизнь, когда я унаследую Лонгборн. Тогда у меня был бы прекрасный дом и прекрасная жена, ибо я никогда не сомневался, что обладание одним породит другое. Теперь у меня есть и то и другое, и я чувствую себя не менее одиноким, чем когда у меня не было ничего.

Он вздохнул, но не обернулся.

– Конечно, есть еще мой Уильям. Надеюсь, когда он подрастет, у меня будет больше успеха с ним, чем со всеми остальными, и что я ему хоть немного понравлюсь. Эта перспектива поддерживала меня в самые тяжелые минуты. В противном случае, я считал, со мной все кончено. Большего я не ожидал.

Внезапно он отвернулся от окна и посмотрел прямо на Мэри.

– Но затем появились вы, и мы начали наши занятия. Поначалу я не придавал им особого значения. Но вы оказались умны и энергичны, и мне это понравилось. Мне было легко в вашем присутствии, я чувствовал себя счастливым, когда мы были вместе.

– О сэр, пожалуйста, не говорите больше ничего, это так грустно.

– Наши умы близки, наши вкусы схожи. Я начал думать о том, как изменилась бы моя жизнь, будь я не так глуп, когда впервые приехал сюда в поисках жены. Тогда я еще не понимал, как работает брак. Я не видел того, что было прямо перед моими глазами. Если бы я не был так легкомысленен и так поспешен в своих решениях, я мог бы выбрать кого-нибудь, кто со временем, возможно, научился бы любить меня. Я мог бы выбрать вас.

Мэри потеряла дар речи. Два чувства поднялись в ней с такой силой, что она закрыла глаза, ожидая, пока они немного утихнут, чтобы снова контролировать себя. Первой была жалость. Ее очень тронуло, что мистер Коллинз открыл ей свою тайну, признавшись в одиночестве и отчаянии. Ей были не чужды подобные ощущения, и они вызвали в ней сильнейший отклик дружеских чувств. Но в то же время ее охватила ярость, такая сильная, что ей захотелось ударить его кулаками, закричать, завизжать, что есть мочи. Как мог быть ты так слеп? Почему ты не видел меня, когда я делала все, что могла, чтобы ты меня заметил? Почему ты не понимал, что из всех них я была единственной, той единственный, кто мог бы тебе подойти? Почему ты не спросил меня? Тогда я была бы здесь, в безопасности и довольстве, и мы жили бы вместе лучше, чем ты живешь сейчас, потому что я была бы более благодарна и добра, чем она… Однако Мэри сделала несколько глубоких вдохов и подняла глаза, уверенная в том, что должна сказать.

– Я очень тронута вашими словами, мистер Коллинз. Вы говорите так тепло, что меня не может это не тронуть. Как и вы, я не привыкла к большой привязанности, и по этой причине всегда буду с любовью думать о том, что вы сказали. Но думаю, вы не хуже меня понимаете, что из этого ничего не выйдет.

Она взяла маленький греческий словарь и держала его в руке, пока говорила:

– Я тоже получала большое удовольствие от наших занятий и находила ваше общество приятным. Но умоляю вас, сэр, не позволяйте этому удовольствию ускользнуть от вас. Мне кажется, вы видите меня в слишком розовом свете. Боюсь, моя главная привлекательность в моем отличии. Я словно соль с перцем – новый вкус в привычной жизни, которая стала вам так хорошо знакома. Уверена, что, как только вы привыкнете ко мне, мои недостатки и досадливость станут слишком очевидными.

Мистер Коллинз попытался прервать ее, но Мэри ему не позволила.

– Мне очень грустно видеть вас таким печальным. Но, по правде говоря, я думаю, что счастье находится прямо у вас перед носом, и вы сможете его достичь, если захотите. Я не сомневаюсь, что Шарлотта способна стать той женой, которую вы желали, – той спутницей, о которой, по вашим словам, вы мечтаете. Она спокойна, щедра и добросердечна, и я уверена, она жаждет любви так же, как и вы. Могу я предложить вам поговорить с ней так же, как вы говорили со мной последние несколько недель? И тогда, я уверена, вы не потерпите неудачу в том, на что надеетесь.

Внезапно ее голос дрогнул.

– Я сказала все, что должна была, – мне очень жаль, но теперь я действительно должна идти.

Она поспешно вышла из комнаты, и мистер Коллинз даже не попытался ее остановить. Как только она ушла, он немного посидел у окна, а затем закрыл ставни, оставив за ними темнеющий вечер.

В дальнем конце сада Шарлотта сидела на маленькой скамейке, откуда открывался прекрасный вид на библиотеку. Оттуда она наблюдала, как ее муж и Мэри ведут такой оживленный разговор, что ни один из них не заметил ее, окутанную сумерками. Некоторое время она неподвижно смотрела в землю, пока не стало слишком холодно. Только ощутив, как похолодало, Шарлотта отправилась домой, накинув на плечи шаль, и шаг ее был таким же решительным, как и выражение лица.