– Наша прекрасная бразильянка, наша амазонская Афродита, – с удовольствием и с чем-то еще – осмотрительностью? – объявил его собеседник. – Она мой психиатр, знаете ли. Доктор Уайетт. Ее зовут Дельфина, и ей подходит это имя, потому что она все время ныряет мне в голову. К сожалению, слабая игра слов. Восхитительная женщина, но не про нас!

Эш был озадачен.

– Почему вы так говорите?

– Ну, просто у меня такое впечатление, что она принадлежит, если вы понимаете, что я имею в виду, этой отвратительной медсестре Кранц. Просто подозрение, имейте в виду. Но… в общем, Кранц, мне кажется, относится к ней крайне собственнически. Но кто здесь разберется?

Старик резко поднялся.

– Может, в другой раз? – сказал он, глядя на Эша, который хмурился, смущенный предыдущим замечанием Везунчика об отношениях между Дельфиной и старшей медсестрой. – Я вижу, вы мне не верите, – с улыбкой сказал высокий мужчина. – Это всего лишь подозрение, мальчик. Возможно, совершенно необоснованное. Хотя, насколько мне известно, наша бразильская красавица не имела дела ни с кем из мужчин, с тех пор как сюда приехала.

Дельфина приближалась, и Эш отметил испуг на ее лице.

Собеседник Эша снова оживился и поспешно сказал, словно желая удалиться, пока психолог не подошла к ним.

– Нам надо будет поговорить еще раз. Вы очень интересный человек.

Эш с трудом сдержал улыбку, глядя вслед своему, по-видимому, новому другу: на протяжении всего разговора парапсихолог едва ли сказал хоть слово.

К этому времени Дельфина подошла к скамейке исследователя. Она улыбалась, и Эш вдруг почувствовал душевный подъем.

– Вижу, вы познакомились с одним из моих пациентов, – сказала она, продолжая улыбаться.

– Так и есть, – сказал Эш. – Весьма разыскиваемый персонаж, если я не ошибаюсь.

Лицо у Дельфины вытянулось.

– Вам нельзя никому говорить… – начала она.

– Не волнуйтесь, – успокоил ее Эш. – Тайна Везунчика со мной в безопасности.

«Везунчик» лорд Лукан? – Эш улыбнулся иронии этой фразы.

– Вы знаете, Лукан в нашей стране стал своего рода легендой, – сказал Эш Дельфине, когда они уселись на скамейку с видом на море.

Тени удлинялись по мере того, как солнце опускалось за горизонт. С каждой минутой становилось все холоднее, но никто из них не хотел уйти с променада. Эш находил затруднительным поверить инсинуациям Лукана касательно Дельфины и Кранц; кроме того, он слишком высоко ценил общество психолога, чтобы оборвать разговор с нею прямо сейчас.

– Да, я знаю эту историю. Мне рассказали о ней, как только я сюда приехала. Помимо сеансов со мной, он проходит гипнотерапию у доктора Сингха. Доктор Сингх – это наш психиатр, вы с ним уже встречались?

Эш помотал головой.

– Пока нет. Полагаю, вы знаете, что Лукан не принимает все свои лекарства?

Улыбнувшись, она слегка кивнула.

– Да, знаем. Но он все равно получает их достаточно, чтобы оставаться пассивным.

– Пассивным? – Он не мог сказать, что шокирован, – за обедом главный врач Комрека, этот щеголь – доктор Вернон Причард, перечислил ему различные седативные средства, которые назначали здесь клиентам, но тот факт, что местные обитатели были, по сути, заключенными, только что подтвердил сам Лукан. Вот почему Дельфина иногда не смотрела на него прямо, но отводила взгляд в сторону. Ей не по себе от обмана. Потом до него дошло, почему ей так хочется рассказывать ему о достойной работе, осуществляемой в больничном блоке, – возможно, чтобы облегчить свою вину и доказать собственную ценность.

Почти сорок лет после своего преступления лорд Лукан скрывался от полиции, которая, предположительно, продолжала его поиски. Потом был Дуглас Хойл, финансист, ложными посулами выманивший у тысяч людей их с трудом заработанные сбережения и расхитивший собственную компанию. И этот извращенец, архиепископ Карсли, склонный к половым приставаниям к детям.

Он увидел Дельфину Уайетт в новом свете, и вдруг, как будто читая его мысли, она не только отвела от него глаза, но и вообще отвернулась.

Эш, однако, не собирался позволить произойти чему-то подобному. Осторожно коснувшись ладонью ее щеки, он повернул к себе ее лицо. Под лучами заходящего солнца кожа у нее сияла почти золотистым светом, а глаза – на сей раз не избегавшие его взгляда – были не только темными и блестящими, но и немного испуганными. Таков был таинственный союз между ними – который, как он теперь понял, они оба почувствовали с первого взгляда, – она знала, о чем он думает, и ей было за это стыдно, но и отчаянно хотелось, чтобы он ее не осуждал.

– Я знала, что мой отец был сотрудником Внутреннего двора, – начала она, меж тем как на глаза у нее наворачивались слезы, отражавшие солнце и блестевшие, как огоньки, – хотя и не в полной мере, знала лишь, что он был полезен ему определенным образом, чего, честно говоря, я никогда не понимала. Когда он узнал, что умирает от рака, то захотел, чтобы я была в безопасности, но его обескровила его вторая жена, моя мачеха, которой я не видела с его похорон. Я уже получила медицинскую степень, так что перед смертью он договорился с Внутренним двором, чтобы они взяли на себя оплату моей дальнейшей учебы как психиатра. Я очень многим обязана организации, то есть не только в финансовом плане, но и в отношении их щедрости ко мне вообще. Эта работа, например. Едва получив степень магистра, я присоединилась здесь к Сунилу – доктору Сингху, – и с тех пор мы работаем вместе, практически как одна команда, хотя, конечно, старший партнер – это он.

Эш понял это так, что ее чуть ли не специально готовили к работе в тайной организации. Он гадал, насколько далеко простирается ее лояльность по отношению к Внутреннему двору. Одинокая слеза сорвалась и побежала по ее щеке, оставляя за собой сверкающий след.

Когда она продолжила, Эш придвинулся еще ближе.

– Сначала я была счастлива, хотя очень скучала по отцу. Я действительно думала, что здесь располагается мирное убежище для тех, кто в нем нуждается, и чрезвычайно гордилась, что работаю в больничном блоке, который гораздо более продвинут, чем большинство других британских больниц, но постепенно пришла к выводу, что все здесь иначе, чем кажется. Клиенты, гости, обитатели, все они привыкли к богатству и роскоши, но никто из них не может уехать отсюда, если мы не сможем помочь им забыть свое прошлое и быть уверенными, что их не узнают во внешнем мире.

– А как насчет молодежи, вроде близнецов, Петры и Питера? Не могут же они провести остаток своей жизни, сидя здесь взаперти?

– И не проведут. Их излечат – от всех их зависимостей. Затем часть их памяти будет стерта, и им дадут совершенно новые личности. Мы можем это сделать, нам такое уже удавалось.

– Знаете ли вы, что Петра привезла с собой наркотики?