1885 года он запустил «пробный шар из Говардена» (Hawarden Kite), то есть полуофициально пообещал провести акт о самоуправлении для Ирландии — так называемый гомруль (Home Rule in Ireland)[238]. Хотя он признавал, что в тех условиях принятие правительством (либеральным, конечно) гомруля было невозможно, поэтому битва должна была разгореться по такому вопросу, который объединил бы всех либералов. Таким вопросом стала так называемая поправка Коллинза. Суть её состояла в том, что в ответе на тронную речь палата общин выражала сожаление, что правительство ничего не намерено предпринять для облегчения участи рабочих «и особенно для создания аграрным рабочим… возможности приобретения небольших земельных участков на справедливых условиях». Она более известна в истории как «поправка о трёх акрах и корове». Она была принята палатой общин, и правительство Солсбери пало.

30 января 1886 Гладстон приступил к формированию своего третьего кабинета. Условия этого формирования были непростыми. Гомруль обещал стать камнем преткновения, но и игнорировать его Гладстон не мог, так как это оттолкнуло бы парнеллитов. В итоге 13 апреля премьер-министр представил свой план кабинету. Тревельян и Чемберлен тут же заявили об отставке. Гладстон просил подождать их до того времени, как проект будет в деталях опубликован, что и случилось две недели спустя. Чемберлен перешел в разряд самых яростных противников гомруля. Более того, он пошел на прямой сговор с тори и обещал им всяческую поддержку. Королева также тайно поддержала оппозицию. Она пересылала Солсбери секретные отчёты Гладстона о заседаниях кабинета, благодаря чему лидер консерваторов был в курсе дел в лагере противника. 8 июня 1886 года состоялось решающее голосование по проекту об ирландском самоуправлении. Дебаты шли крайне острые, результаты голосования таковы: 313 — за гомруль, 343 — против. Ирландцы кричали Чемберлену: «Иуда, предатель!» Гладстон хранил трагическое спокойствие[239]. Он в очередной раз вручил королеве прошение об отставке. Та приняла её с радостью, как и весть о провале гомруля, «поскольку это будет способствовать усилению сепаратизма и грозить распадом страны». Теперь-то ей уже не придётся иметь дело с выжившим из ума стариком![240]

Находясь в оппозиции, Гладстон, тем не менее, не отошел от политики. Хотя он заметно сдал, плохо видел и слышал, но ум сохранял ясность. Он занимался своим любимым Гомером, время от времени выступал в парламенте, но дать характеристику этому периоду почти невозможно — фактов так мало или они так малозначительны, что большинство биографов слабо освещают эти годы. В 1891 году «великий старик» выступил с широким предвыборным манифестом, известным как «Ньюкаслская программа». Здесь он изложил основы либеральной правительственной платформы: гомруль, всеобщее избирательное право для мужчин, отмена государственной церкви в Шотландии и Уэльсе, а также сокращение срока полномочий парламента до трёх лет.

Программа имела широкий отклик и привлекла избирателей. Прошедшие в июле 1892 года выборы дали незначительный перевес либералам — 274 против 268 у консерваторов. Однако Гладстона поддержали ирландские националисты (81 депутат), а тори располагали поддержкой 47 сторонников Чемберлена (либерал-империалистов). Королева нехотя пригласила Гладстона сформировать правительство в четвёртый раз. Кабинет начал достаточно энергично проводить меры, предложенные в Нюкаслской программе.

При открытии сессии 1893 года почти все они фигурировали в тронной речи. Главным оппонентом выступил Чемберлен. Его неприязнь к премьер-министру приобрела характер почти личной ненависти. Говоря о гомруле, он обвинил лидера либералов в «нежелании принять на себя вся тяготы и обязательства империи»; он и его друзья хотят заставить забыть «о величайшей и в высшей степени успешной цивилизаторской работе», нельзя бросать, говоря словами Киплинга, «бремя белого человека»[241]. Именно бывший коллега Гладстона по кабинету стал теперь его главным противником в парламенте, он, а не лидер тори в палате общин Бальфур. Чемберлен активно использовал тактику обструкции, до предела накалял страсти и был намерен лишить возможности внести в парламент и рассмотреть любые другие законопроекты. Смысл его действий выражается словами: «Или либералы снимают гомруль с повестки дня, или иной повестки дня просто не будет!» Гладстон последовательно возражал и устраивал голосование по малейшему поводу. Похоже, что эта стратегия его устраивала. Именно тогда он выдвинул концепцию «переполненной чаши» — надо принимать все больше законов и отправлять в палату лордов, пусть она их отклоняет, и когда чаша терпения нации переполниться, можно будет обратиться к стране и победить со значительным большинством[242]. Это позволяло создать устойчивое правительство и развязало бы ему руки. На выборы можно было пойти со старым и популярным либеральным лозунгом ликвидации палаты лордов или принципиальной реорганизации её.

Нижняя палата приняла несколько популярных биллей — об ответственности предпринимателей, создании демократических Советов приходов и передаче им многих вопросов местного самоуправления, акт о самоуправлении для Ирландии. Первые два закона лорды изуродовали до неузнаваемости, гомруль отклонили невиданным большинством (419 против 41). Гладстон предлагал пойти на досрочные выборы под лозунгом реформы местного самоуправления, но не получил поддержки кабинета. 1 марта 1894 года он обратился с последней речью в качестве премьер-министра к парламенту. Он призвал преодолеть право вета палаты лордов и вообще его ликвидировать в ближайшей перспективе. Всё это не нашло сердечного приёма в кабинете. На следующий день он подал в отставку.

Виктория, в течение всего царствования которой он играл важные политические роли и несколько десятков лет служил министром, попрощалась с ним очень сухо. Оба почти не видели и не слышали друг друга в прямом смысле, как раньше они не понимали друг друга в переносном. На заре своего правления королева разделяла мнение своего мужа, который уважал Гладстона за его твёрдый характер и принципиальность. Тогда она писала: «Это очень приятный человек. Такой спокойный, умный, рассудительный». Когда она столкнулась с ним как премьер-министром, то он прочно завоевал репутацию самого нелюбимого министра королевы. Она считала теперь его напыщенным болтуном, который даже с ней не говорит, а вещает. «И он с такой ужасной честностью излагает мне подробности своей политики, — признавалась королева своему секретарю, — что от всего этого у меня голова идёт кругом. Он просто утомлял меня своими отчётами и докладами. Ему совершено невозможно возразить или просто вставить слово в его поток красноречия, а если это всё же удастся сделать, то он обыкновенно поднимал бровь и вопрошал: „Вот как? В самом деле? Правда?“ Ему просто наплевать на всё то, что ему говорят. Он просто не обращал на слова собеседника никакого внимания». Дизраэли говорил, что причина разного отношения Виктории к нему и Гладстону кроется в манере общения каждого с ней: «Я обращаюсь с ней как с женщиной, а Гладстон