— Ну вот, нечто подобное я и ожидал, — довольно захлопал в ладоши чародей. — Вот, стало быть, чего истинно гость мой боится.

Олег опустил глаза на палаш. Хозяин недовольно наморщился:

— Ай, перестань. Ужель совсем за глупца меня считаешь? Коли человек с проколотым ухом не сидит на колу, а гуляет средь бела дня по городу, одет в богатые одежды и легко платит золото за снадобья для магии — значит, он не прост, совсем не прост. Похоже, если позвать стражу, то как раз этот человек пойдет гулять дальше, а один очень, очень умный чародей останется лежать с распоротым брюхом. Это будет несправедливо. Как тебя зовут, беглец?

— Олегом.

Немного успокоившись, ведун поднял пиалу, сделал еще глоток.

— Северянин?

Середин кивнул.

— Да-а, далекие края, далекие. Слышал я, там, у вас, стояла гора мира, с которой разошлись в разные стороны все земные народы.

— Русские остались, — сообщил Середин.

— Русские! — обрадовался Бади аз-Заман. — Я слышал про такой народ! Вы воюете с булгарами и византийцами.

— Это было давно, — ответил Олег. — Прошлым летом. Сейчас у нас мир. Наверное… Так ты поделишься со мной зельями, уважаемый?

— Ох, колдун Олег, — покачал головой хозяин. — В нашем деле так часто приходится просить помощи у зла во имя добра и у добра ради пары монет, что очень быстро перестаешь отличать одно от другого. Творишь ли добро, помогая покупателю лишить купца воли к торговле? Творишь ли зло, учиняя ливень, дабы помешать визирю отправиться на охоту? Я уже давно лишился веры в то и другое, а потому ныне следую только одному правилу. Я помогаю тому, кто пришел ко мне, и если это кажется бедой кому-то другому, пусть тоже придет и поведает свои желания.

— Разумно, — согласился ведун, которому не раз приходилось маяться тем же вопросом. Взять хоть банальный приворот: одному помогаешь — другому волю ломаешь. Одному счастье — другому постылость. Как тут выбрать?

— Ко мне пришел ты, северянин, — подвел итог Бади аз-Заман. — Посему и думать мы станем только о тебе. Я знаю, что ты хочешь. Это чародейство мне по силам, и тогда моя совесть позволит мне прибрать этот позванивающий мешочек.

— Поделись зельями, уважаемый, — попросил Олег. — Дальше я и сам как-нибудь выкручусь.

— Был я на торгу пару лет назад, — словно не слыша собеседника, продолжил хозяин. — И увидел, как от жары у тысяцкого Ургена, верного слуги нашего любимого эмира, пошла носом кровь. Как верный слуга халифа, я тотчас кинулся к нему и остановил кровотечение, даже не взяв за это платы. Правда, у меня осталась тряпица, коей я промакивал его кровь… Нет-нет, у меня и в мыслях не было наводить на храброго Ургена чары через его плоть… Но я подумал: пусть полежит. Ведь нити наших судеб переплетаются всяко…

— Это предусмотрительно.

— Конечно, — согласился Бади аз-Заман. — Ибо теперь я могу, используя плоть тысяцкого, навести его облик на тебя. Разумеется, эти чары не вечны, их хватает всего на семь дней. Но семи дней вполне хватит, чтобы покинуть Хорезм.

— Ты прав, мудрейший, — склонил голову Середин. — От такой помощи я отказываться не стану. Однако прошу: приоткрой всё-таки свои кладовые. Дай мне в путь хоть что-то, чего не жалко. А то я вовсе с пустыми руками остался.

— Ну… — качнувшись вперед, чародей подобрал кошелек, взвесил его в руке. — Ну, с хорошим человеком можно и поделиться. Обряд надобно в полночь проводить, посему не спеши, у меня ныне останешься. К тому же сейчас нам принесут седло барашка, сваренное в крепком курином бульоне, с имбирем, кориандром и зеленым луком. Самбын как раз доложился, что достал мясо и положил в суп китайскую лапшу, а сейчас готовит соевый соус… Ох, — сглотнул он, — я жду этого часа с самого обеда. Самбын! Ты скоро?.. Слышишь? Молчит, не отвечает. В наше время рабы ведут себя так, словно это мы принадлежим им, а не они нам. Ты инжир бери, северянин, орехи. Ты с дороги поди проголодался.

— Благодарю, уважаемый, — кивнул Олег, допил зеленый чай и потянулся за орешками.

— Коли ты из столь далеких земель, северянин Олег, откуда у тебя столь хорошее владение нашим языком? — чуть склонил набок голову хозяин.

— Это заклинание я сотворил еще до того, как потерял свои снадобья, — вежливо ответил Середин.

— Наверное, это очень полезный обряд? — вкрадчиво поинтересовался Бади аз-Заман.

— Да, — кивнул Олег, — если не обращать внимания на побочные эффекты. У вас есть желание лишиться дома и попасть в чужие земли с голыми руками, уважаемый?

Чародей стрельнул взглядом на мочку его уха и вскинул руки:

— Молчу, молчу! Этой тайны знать не желаю. Упаси меня Аллах от такого соблазна. А правду ли сказывают, северянин, что в ваших пределах люди ходят в шкурах, живут в земляных норах, едят сырое мясо и постоянно воюют с племенем людей с собачьими головами?

— В земляных норах обычно сыро, уважаемый Бади, — покачал головой Олег. — Для тех, кто рассказывает такие нелепицы, у нас обычно роют ямы — погреба называются — и сажают туда на ночь. А в остальное время там хранят от порчи продукты. Сырое мясо, бывает, едят. Коли медведя заваливают, мясо у него с загривка срезают, густо засыпают солью с перцем, да на недельку в холодок. Потом режешь мелкими ломтиками — и на язык. Просто сказка! Ну, а коли просто есть хочется, то варить или жарить приходится, куда денешься? В шкурах вправду ходят, у нас это шубами называется. По нашей погоде зимой без этого из дома носа не высунешь. Что до племени людей с собачьими головами, то их я искал, искал… На Руси сказывали, близ Урала они обитают, на Урале — что возле Самарканда, а в Самарканде опять на Русь отправили…

— Я так и подозревал!!! — зашелся в довольном смехе Бади аз-Заман. — Ай, купцы, ай, сказочники! А вот еще уважаемый ибн-Хордадбех писал, что возле уруского города Суздаля видел он великана страшного, что на цепи у князя тамошнего сидел. Ростом он с трех человек, злобен видом и повадками своими и речи человеческой не внемлет?

— Это было, — признал Середин. — Таких красавцев я пару зим назад с десяток самолично завалил.

— Ва-Аллах! А я и не поверил! А верно ли сказывают, будто урусы все, как снег выпадает, товары свои на поляны выкладывают, а сами в землю зарываются, да спят до весны. Тем временем из западных земель купцы приходят, товары сии забирают, а свои оставляют. И обманывать никак нельзя, потому как ничего урусов не бесит сильнее, нежели пропажа добра своего. Они тогда насылают на воров проклятие, и у обманщиков тех встают из могил их предки, приходят к детям и душат их своими руками. А как задушат, так сразу на кости и рассыпаются?[9]

— Не, спать мы, конечно, любим, — не выдержав, расхохотался Середин. — Но не до такой степени. А что до добра нашего, то охотники до русской халявы долго обычно не живут. Обры про то рассказать могли бы, да не осталось ныне ни единого. Хазары еще могут — но уже не все, не все… Вот торков порасспросить еще можно. Но торопиться надобно, а то нынешним летом им тоже что-то в русских пределах понадобилось. Значит, не жильцы больше… Вот ты тоже мне ответь, мудрейший, правду ли сказывают, что у вас тут есть горы, в которых глубокие ущелья все самоцветами засыпаны? Но стены так круты и высоки, что не спуститься вниз человеку. Посему хитрецы хорезмские голубей с собой берут, брюшко им медом мажут и зерно вниз кидают. Голуби вниз за зерном летят, клюют, а как возвращаются — самоцветы-то им к животам и прилипают!