Прежде всего посмотрим на выпадающие коммуникации: Интернет, телефон.

Систематизацией смертельного вреда, наносимого Интернетом, мы с вами уже занимались, повторю главное.

Интернет – наркотик, по убойной силе сопоставимый с героином. Сетезависимый человек с каждым днем своей утлой жизни все больше времени проводит во Всемирной паутине, отодвигая далеко вглубь книги, спорт, природу, еду, секс и т. п. Он находится в непрерывном потоке новостей, 90 % которых – лишние, избыточные или фейковые. Несколько астрономических часов каждый день проходят в социальных сетях – легко посчитать, какую часть жизни в итоге посвящается этому иллюзорному псевдоспособу преодоления одиночества.

В результате интернет-наркоман превращается в заложника некоей альтернативной реальности. Которая трудно соприкасается с подлинной жизнью по эту сторону баррикад. Какие-нибудь 100 минут без Интернета – и уже начинаются ломка, лихорадочные поиски «точки доступа», позволяющей погрузиться в эту закабаляющую реальность вновь.

Слезть с интернет-иглы весьма непросто, а домашний арест дает такую возможность, быструю и эффективную. Да, это суровая терапия. Но ведь и наркоманов нередко приковывают наручниками к кроватям и батареям – вспомним прославленный опыт Евгения Ройзмана, нынешнего мэра Екатеринбурга. Условия домашнего ареста все же помягче будут.

Дальше – телефон. Вы никогда не задумывались, сколько лишних, ненужных звонков вам поступает каждый день? Сколько времени вы проводите в общении с собеседниками, которые на поверку оказываются случайными неопознаваемыми объектами в вашей жизни? Какой стресс порождает аппарат, каждые 5 минут разрывающийся от чужого желания сообщить вам нечто совсем бесполезное или задать абсолютно никчемный вопрос? Находит ли на вас время от времени нарочитое стремление выключить мобильный ко всем чертям на неведомое время?

Домашний арест снимает эту проблему.

Избавившись от телефонно-комьютерного крепостничества, человек воленс-ноленс вновь, как в прошлые эпохи, начинает читать. Домашний арест реанимирует и реабилитирует книгу – еще непознанную или хорошо забытую. (Неплохо, кстати, своевременно задуматься, хватит ли вашей нынешней библиотеки на весь срок домашнего ареста или ее надо заблаговременно расширить).

Но есть блага и более глубокие.

Семья. Сколько времени современный городской человек, муравей сумасшедшего мегаполиса, уделяет своим родным и близким? Утром он растворяется в городе с его офисами, ресторанами, пробками, выхлопными газами, случайными связями, чтобы лишь поздним вечером/ранней ночью приземлиться дома. 2/3 жизни (как минимум) проходят без жены и детей. Горожанин – заложник не только Интернета, но и всего духа времени, помноженного на дух места. Обыденные мечтания удалиться под сень струй и поселиться с семьей где-то на отдаленном озере никогда не воплощаются в реальность – по меньшей мере без готовности к обрушению всей предыдущей жизни с системой ее целей и результатов.

Домашний арест отвечает на эти вопросы.

Будучи ограничен собственным домом и электромагнитным браслетом, человек возвращается внутрь семьи. Ему вновь становится ясна истинная цена отношений с родными и близкими. Их присутствия (равно как и отсутствия) в его жизни. Цена верности и солидарности. Измены и безразличия. Из фона для тараканьих бегов семья превращается в неотменимую среду обитания.

Более того – домашний арест создает новую философию Дома.

Наш неутомимый герой, постоянно бегущий по лезвию современности, давно утратил патриархальные представления о Доме. Дом – это место для регулярного сна, поскольку все прочее совершается во внешнем (по отношению к дому) мире. Еще – объект финансовых инвестиций. И в некоторых случаях знак/символ престижа. Не более и не менее того.

Но если ты знаешь, что твой дом – место твоего будущего заключения, где тебе придется провести один из самых драматичных периодов жизни, 24 часа в сутки, то отношение к жилищу не может не измениться. Дом становится твоим альтер эго, вернейшим другом и надежнейшим партнером. Который, если что, не сдаст и не предаст. Пространством не просто идеального комфорта, но взаимной любви. Тогда априори меняется представление о назначении дома. Он снова твоя крепость – в самом старом и правильном смысле слова. Ты вовремя в и полном объеме посвящаешь себя дому – и даже если тебя никогда не арестуют, тьфу-тьфу-тьфу, любовь и дружба с домом принесут свои достойные плоды. Возвращение из чужого холодного муравейника в собственный теплый дом – сладостное путешествие.

Накануне и вскоре после краха тоталитарной советской системы мы много говорили о необходимости самоограничения. О том, что соблазны свободного мира, рухнув на голову после десятилетий тотального «нельзя», могут оказаться непосильными для наших слабых душ и мозгов. Так во многом и получилось. Окунувшись в безграничный океан «можно», мы утратили берега. Нам нужен инструмент принуждения, чтобы вновь выйти на сушу.

Домашний арест – такой инструмент. Его неплохо было бы сделать и добровольным, по контракту с правоохранительной системой. Заодно у этой системы появился бы новый легальный источник внебюджетного финансирования. Захотел – отсидел у себя дома на общих правовых основаниях. Месяц, три, год. Столько – сколько необходимо для обратного превращения из монстра в человека.

Вообще в стране, где в соответствии с глубокой традицией уголовным обвиняемым может в любой момент времени оказаться всякий, по надуманной причине или вовсе без таковой, где самое неверное – зарекаться от тюрьмы, очень правильный режим жизни – ожидание ареста.

И очень хорошо, если домашнего.

Есть такой старый короткий анекдот.

Умирает Рабинович (уточнение: наш, русский, православный Рабинович). Предстает пред лицом апостола. Сумбурно отчитывается за прожитую жизнь. Получает, как ни странно, направление в рай. И на радостях задает апостолу запрещенный вопрос:

– А вы не подскажете, в чем, собственно, был смысл моей жизни?

– А помнишь, – отвечает апостол, – в 1987 году в вагоне-ресторане поезда Москва – Ростов тебя попросили соль передать?

– Ну?..

– Ну вот…

Русский человек неплохо умеет совершать подвиги. Со знаками «плюс» и «минус». Но вот бремя обыденной жизни, в которой нет места подвигу, дается нам гораздо труднее.

Одна из невыносимых русских проблем – честно, официально, на полном серьезе признать себя маленьким человеком. Признать необратимо. Как факт и данность.

Среднему европейцу в этом плане почему-то гораздо легче. Свою протяженную, пожизненную обыденность он воспринимает как должное.

Родился, учился, честно каких-нибудь 50 лет служил официантом, платил скромные налоги, женился (вышла замуж), породил детей, воспитал их, прочитал несколько книг (5–6, а зачем больше, когда и в тех все написано?). Когда дети выросли, научился путешествовать, посмотрел мир, закончил строительство дома. 30 000 недель подряд не забывал поливать жасминовые кусты. Болел за «Баварию» или «Ювентус», когда-то даже взял автограф у самого… Арьена Роббена, Фернандо Торреса – нужное подчеркнуть. Бывал в церкви, не причащался, но исповедовался. Посмотрел 128 телесериалов по 256 серий каждый, собрал коллекцию бронзовых колокольчиков, отмечал юбилеи в кругу семьи, дождался правнуков, умер. Все. Не тянет ни на героический роман, ни на волшебную сказку.