Оставив Робера и Жан-Пьера дальше разбираться с директором, Нил вышел из корпуса, снял с головы каску, предписанную правилами техники безопасности, и закурил.

День был погожий, впервые за почти неделю пребывания в Ленинграде Нил ощутил в воздухе дыхание весны. Скоро, скоро проклюнутся почки, и птицы запоют, жаль только, жить в эту пору прекрасную…

— Что с тобой? Ты не заболел?

Оля встала рядом, Нил протянул ей сигарету.

— Я здоров. Просто вчера… Вчера я был у нее. Представился братом, моряком дальнего плаванья. Меня к ней не пустили, только показали палату из коридора. Это ужасно. Тридцать-сорок человек, койки впритык, грязь, вонь, одеяла рваные, лежат трупами, чуть кто пошевелился — сразу укол, чтобы лежал и не дрыгался… Я бы и не узнал ее, если бы не показали. Высохшая, как мумия, волосы острижены, лицо восковое… Врач сказал — тяжелая. Немудрено, при таком-то лечении… — Нил сжал кулаки. — Я убью его!

— Врача? Но при чем здесь врач, он делает, что может, от него почти ничего не зависит…

— Да я не о враче. С врачом-то мы договорились, я дал денег, ее переведут в отдельную палату, приставят сиделку, закупят импортные препараты… Я про другого, про того, кто…

Оля дернула его за рукав и громко произнесла по-английски:

— Через десять дней открываются фонтаны Петродворца. Это удивительное, незабываемое зрелище, надеюсь, вы к тому времени еще не уедете…

— Правильно, дочка, давай, обрабатывай гостя, — с отеческой улыбкой проговорил директор, вышедший из цеха вместе со свитой. — А то совсем что-то загрустил наш Бельмондо.

— О, Бельмондо!

Филипп Корбо энергично закивал; услышав знакомое слово…

* * *

В номер, озираясь, вошел молодой высокий, хорошо одетый негр.

— Здравствуйте, — сказал он по-французски. — Я Эрик Макомба. Мне передали, что у вас для меня посылка с родины.

— А, мсье Макомба, — Робер Тобагуа широко, радушно улыбнулся. — Да, да, мы вас ждали, проходите, пожалуйста.

Он пропустил посетителя в гостиную, вошел следом и встал у двери, закрыв собой выход.

— Здравствуйте, — повторил Эрик Макомба. Филипп Корбо, сидящий за столом, поднял голову и молча кивнул.

Крохотный транзисторный приемник, лежащий на подоконнике, запел голосом Африка Симона. Звук был сиплый, трескучий, но так было надо — в непритязательный корпус приемника был встроен новейший скремблер направленного действия, посылающий неслышный, но мощный поток «белого шума» на оба «жучка», обнаруженных в номере Жан-Пьером. Незачем было посвящать местных гэбистов в содержание предстоящей беседы.

— Мне сказали, у вас для меня посылка…

— Не спешите, мсье Макомба. Присаживайтесь.

Негр уселся в предложенное кресло и закинул ногу на ногу, ожидая продолжения.

Филипп Корбо листал какие-то бумаги, казалось, не обращая на него никакого внимания.

Макомба заерзал в кресле.

— Простите, мсье, но моя посылка…

— А ситуация-то непростая, — словно не слыша его, проговорил Корбо. — Похоже, паренек влип по полной программе.

— Похоже на то, — подтвердил Тобагуа.

— Эй, господа, в чем дело?..

— По уши в дерьме.

— Иначе не скажешь.

— Да что такое, я не понимаю, вы о ком?

Корбо тяжко вздохнул и перевел взгляд на Макомбу.

— Мы про тебя, Эрик… Да, кстати, я не представился, инспектор Ожеро, парижское отделение Интерпола. А это мой коллега инспектор Саркисян.

— К вашим услугам, — вставил Робер, не отходя от двери.

— Какой еще к черту Интерпол?! Где моя посылка?

— Посылку тебе в каталажке выдадут. Если вести себя хорошо будешь. — Саркисян-Тобагуа хмыкнул.

— Что это значит? Кто вы такие? Я требую представителя моего посольства!

— Будет тебе представитель. И адвокат будет, — пообещал «Ожеро».

— Вы не имеете права!

— Имеем. Вот у нас официальное заявление родственников Элизабет Дальбер, послужившее основанием для возбуждения дела.

— Не знаю я никакой Элизабет Дальбер! — возмущенно взвизгнул Эрик, но оба «интерполовца» заметили, как он мелко дернулся при упоминании фамилии Лиз, и переглянулись со значением.

— Не знаете, а между тем вот уже полгода получаете всю ее корреспонденцию, включая денежные переводы и ценные посылки. На корешках квитанций ваша подпись и ваши паспортные данные. Служащие Главпочтамта довольно точно вас описали и, думаю, без проблем опознают в вас человека, который, используя фальшивую доверенность…

— Доверенность настоящая! — выкрикнул Эрик.

— И кто, простите, вам ее выписал? Мадемуазель Дальбер, которую вы не знаете? Согласитесь, это несколько странно.

Макомба понял, что заврался, и угрюмо замолчал.

— Ах, память отказала? Ничего, сейчас освежим. — Однофамилец наполеоновского маршала проворно обошел стол и поднес к самому лицу Эрика ксерокопию газетной статьи из «Пари-Суар». — Узнаешь эту дамочку?

При виде фотографии СС в окружении полицейских Эрик вновь непроизвольно дернулся… Взгляд его заметался. Без всяких объяснений было ясно, что в эту секунду Макомба лихорадочно просчитывает, получится ли вырваться отсюда силой.

У дверей «инспектор Саркисян» как бы невзначай поигрывал основательного вида тростью с металлическим набалдашником.

Макомба прикрыл глаза и часто задышал.

— Лямби-лямби-лямби офонарела… — комментировал происходящее транзистор.

— Ваши действия незаконны, — пробубнил он. — Интерпол не имеет представительства в СССР, и вы не полномочны действовать на территории этой страны. Это провокация, и я сообщу, куда следует…

«Ожеро» рассмеялся ему в лицо.

— Ну, разумеется. Вы абсолютно правы, дорогой Эрик. Расследование наше сугубо неофициальное. Я вам больше скажу, мы здесь инкогнито, приехали под чужими именами, и одним из следствий вашего обращения к местным властям будет наша высылка из страны. Но лично для вас куда важнее то, что в этом случае мы вынуждены будем поделиться своей информацией с нашими коллегами из КГБ, а уж в их полномочиях на территории этой страны сомневаться не приходится.

— А какие в России тюрьмы! — ласково проворковал «Саркисян». — А сибирские урановые рудники!..

— Какие рудники, коллега? — возразил «Ожеро». — По здешним законам за такие вещи полагается расстрел.

Если бы на месте Макомбы сидел сейчас белый, про него можно было бы сказать — смертельно побледнел. Эрик же смертельно почернел.

— Какой расстрел, за что расстрел?.. — невнятно забормотал он.