от 60 до 150 километров. Потери противника были огромны. Неожиданность и широта наступления, четкая связь между частями, артподготовка, обеспеченность снарядами и патронами, все это указывало на то, что русское командование извлекло уроки из поражений 1915 года. Но наступление это не было развито в следующий общий успех, поэтому Ставка готовила большую наступательную победную операцию на весну 1917 года.

В Душетской школе юнкера между собой тоже говорили о предстоящей весенней кампании будущего 1917 года. Само собой разумеется, никто не сомневался в конечной нашей победе над противником. Настроение у всех было бодрое, подкрепленное уверенностью в близкой победе и заключении достойного России мира.

Упоминали что-то о конституции, правда не совсем точно представляя себе значение этого слова, болтали что-то о предстоящем весной следующего года государственном перевороте, возглавляемом якобы великими князьями… Слухи, слухи…

Действительно, великий князь Александр Михайлович, как в воду глядел, когда писал: «В нашем тылу произойдет восстание именно в тот момент, когда армия будет готова нанести врагу решительный удар».

Страну угнетала не только затянувшаяся война, перебои с продовольствием и дороговизна, но нервировала и чехарда в правительстве. За 1916 года сменилось несколько премьер-министров: Горемыкин, Штюмер, Трепов. Все это вызывало недовольство в стране, как в «верхах», так и в «низах».

Пророчески звучали слова, сказанные еще в 1915 году заводчиком и финансистом М. И. Путиловым: «Россия обречена на революцию и поводом для революции может быть что угодно: голод, стачка, дворцовый переворот» и «сигнал к революции дадут буржуазные слои, интеллигенты, кадеты, думая, что спасают Россию».

Недаром в народе говорили: «Рыба гниет с головы». Самым гнилым, самым мерзким преступлением высшего петроградского общества тех лет была сплетня. Сплетничали все, начиная с царских придворных. Сначала сплетня появлялась в кулуарах дворцов, в салонах особняков знати.

Фрейлина Анна Вырубова (урожденная Танеева) вспоминала позже, как дамы развлекались придумыванием сплетен. «Утром ко мне влетела г-жа Дерфельден со словами: «Сегодня мы распускаем слухи на заводах, что императрица спаивает Государя, и все этому верят», – писала Вырубова со слов родной сестры (Жербин А. Анна Вырубова интимная подруга царицы // Запретная история. №20. 2018).

Русский историк И. Якобий, свидетель происходившего, писал: «Помойными ямами были столичные салоны, от которых, …неслись такие отвратительные миазмы… Русский правящий класс и здесь оплевывал самого себя, как слабоумный больной, умирающий на собственном гноище».

Затем сплетня выползала на улицу и ширилась всюду: в театрах, в ресторанах, в кафе, в трактирах, в публичных домах и на кухнях. Сплетня не останавливалась в столице, а с быстротой телеграфа разносилась по всем уголкам России, доходя до окопов – до солдат и офицеров сражающегося фронта.

Сплетня разлагала, отравляла, очерняла…

Докатывались сплетни и слухи и до Душетской школы прапорщиков. Поговаривали, что царь в Могилевской ставке пьет, что в Петрограде не хватает хлеба и керосина, что министры продали Россию немцам и жидам… Юнкер Николай Лоза понимал, что сплошь и рядом в сплетнях и слухах не было смысла, да, видимо, никто его и не искал. Всем была нужна только сенсация. Общество воспринимало изъяны в работе Российского правительства с каким-то злорадством, которое отражалось в самих сплетнях: «Чем хуже – тем лучше!»

Юнкера тайком передавали друг другу слухи, переносимые лицами, командированными в столицу по служебным делам, просто в порядке летучей армейской почты, в форме пересказов и сплетен.

Чего только не говорили:

– О назначении на высокие посты в государстве бездарных, недостойных, вызывавших общественное негодование лиц…

– О вероломстве, прямом шпионаже и предательстве, свившем себе гнездо в Царскосельском дворце, что напрямую относилось к царю и непопулярной царице…

Ореол царя Николая II на третьем году войны поблек и продолжал меркнуть изо дня в день. В разговорах ему ставили в вину и затянувшуюся войну, и неудачное командование, и огромные потери… Именно во время «Великого отступления» 1915 года в армии стало зреть открытое недовольство правительством, все чаще и чаще раздавались мнения об измене высшего командного состава.

Еще более пагубное влияние на ситуацию в стране оказывало усиливающееся политическое противостояние. И хотя о своей преданности «русскому государству и народу» заявляли лидеры оппозиции царскому режиму – трудовики, эсеры, меньшевики, а находящиеся в эмиграции видные деятели русского революционного движения Г. В. Плеханов и П. А. Кропоткин поддерживали оборонительную войну России, все равно нашлась партия, которая в годы тяжкой, кровопролитной войны с Германией, Австро-Венгрией и Турцией выступила за поражение России. Это была партия большевиков.

В первом же программном документе большевиков – «Тезисы о войне» и в манифесте «Война и российская социал-демократия» лидер большевиков В. И. Ульянов (Ленин) провозгласил пораженческий лозунг: «Превращение войны империалистической в войну гражданскую».

Вдумайтесь, в военное время, когда на фронтах льется кровь защитников Отечества – русских солдат и офицеров, большевик В. Ульянов, находясь за рубежом, далеко от ужасов войны, существуя на деньги, как бы сейчас сказали – «гранты» западных организаций (возможно, и спецслужб), призывает к поражению России как государства и к братоубийственной гражданской войне, к убийству русских людей русскими.

Это не укладывается в сознании нормального человека. Какая подлость! Какая мерзость! Большевики стали на путь прямого пособничества врагу и измены Родине!

В годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов, после известного приказа И. В. Сталина «Ни шагу назад!» за подобные открытые пораженческие высказывания большевика В. Ульянова и его соратников быстро бы «поставили к стенке».

В условиях военного времени правительство России приняло к большевистской партии, за ее активную антигосударственную деятельность, довольно суровые меры: были закрыты все легальные печатные органы партии, были арестованы и сосланы на поселение в Сибирь 5 депутатов-большевиков Государственной Думы.

К осени 1916 года обстановка в стране приобрела взрывоопасный характер. С каждым днем нарастала экономическая разруха, усиливались трудности с продовольствием.

В начале ноября из газет юнкер Николай Лоза узнал, что 1 ноября 1916 года в Петрограде открылась очередная сессия Государственной Думы, на которой лидер российских либералов кадет П. Милюков произнес речь «Глупость или измена?», ставшую сразу знаменитой.

Речь Милюкова была яркой, но он не привел никаких доказательств ни измены правительства, ни его глупости, кроме назначения немца по происхождению – Штюрмера министром иностранных дел.

Милюков был тем самым кадетом-оппозиционером, у которого была кличка «Милюков-Дарданелльский», ибо он совсем недавно ратовал «за войну до победного конца, за присоединение Константинополя и проливов и за водружение креста на Святую Софию».

Милюков орал с думской трибуны: «Измена!» Ему вторил ярый монархист Пуришкевич, требуя: «Спасти Россию и трон от предательства темных сил!»

«Глупость или измена?» – стали самым расхожим, самым повторяемым людьми выражением, подрывая авторитет единой верховной власти в воюющей