— Собирайся! Пошли выбирать жемчуг.

Я могла бы и сама, но мама знает, что мне нельзя ходить в ювелирный магазин одной, потому что обычно я хожу туда, чтобы потерять много денег. А если случайно не потерять, то купить книг, дорогого шоколаду, блокнотов и карандашей. В супермаркете напротив. Так уже несколько раз было. Говорят как-то мне родители, мол, присмотри себе на юбилей подарочек от нас, колечко или серьги какие-нибудь. И вручают сумму. Можно упереться, не взять и не пойти. Но я иду, потому что если упрусь и не пойду, то все равно пойду, но после скандала и гораздо позже. Я сумму бережно складываю в кошелечек и топаю в ювелирный магазин, потому что все равно их не переспоришь: как тебе не стыдно, то да се, как это «зачем?», а на вечную память, а чтоб было, а чтоб осталось детям… Ну и так далее… Словом, иду, а потом выясняется, что или вытащили у меня кошелек, или выпали куда-то из него деньги, или я купила что-то не то… Ну не складывается у меня с ювелирными магазинами. Мама мне:

— Была?

Говорю:

— Была.

— Деньги потеряла?

— Потеряла.

— Ну молодец, — мама призывает в свидетели всю родню, — ну молодец. Ты меня не разочаровала.

Логику моей мамы тут не буду объяснять, для этого надо пожить с моей мамой много лет. При этом логику ее так и не понять… Да, моя мама — загадка. Зато не бабка. Не старушка с бидоном. Моя мама — Дама.

И вы, надеюсь, теперь понимаете, что, для того чтобы слыть дамой, необходимо иметь жемчуг. Будешь ты его носить, не будешь ты его носить (хотя мама считает, что его надо носить, тогда он не тускнеет и не стареет), все равно он должен быть. В коробочке, желательно сафьяновой, обитой бархатом. Все.

В городе два ювелирных магазина. Нет, их, конечно, гораздо больше, но настоящих, по словам моей мамы, — два. Один из них — роскошный «Лев и корона», респектабельный, нарядный… Жутко дорогой… А второй — неприметная антикварная лавочка Сени Казанчика. У входа висит старая табличка «Граверная мастерская». Но все у нас в городе называют лавку «У Сени Казанчика».

Мы, конечно же, пошли во вторую. Потому что, как говорит мама, Сеня — старый потомственный ювелир, опытный и закаленный, которому можно доверять. Все уважаемые дамы ходят к Сене Казанчику. Щуплый, маленький, сутулый. О своей семье он говорит:

— Мы — легендарные Казанчики! Мы, Казанчики, уже полтора века держим эту лавку, и еще никто не жаловался.

— О-о-о! Кто пришел! — радуется Казанчик Сеня. — Знаете, мадам, люди отличаются для меня по тому, что они говорят, когда ко мне приходят. Одни входят и говорят: «О-о-о!!! Какие тут люди!» А другие — «А вот и я!» А вы, мадам, всегда говорите: «Здравствуйте, Сеня».

— Здравствуйте, Сеня… — соглашается моя мама и, предупреждая его дальнейшие реверансы и комплименты, говорит: — Но я все равно позвала Шурика Рыбочку. Для консультации.

— Ой, та зовите кого хотите! Рыбочка! Большой специалист! Поддельщик и аферист ваш Рыбочка! — распаляется Сеня. — Делает изумруды из бутылочного стекла! Не хочу даже слушать…

Казанчик и Рыбочка — два известных у нас ювелира, которые нежно друг друга любят и ненавидят одновременно. Любят так несоразмерно, что готовы друг за друга душу отдать. А ненавидят до того, что в спорах вытряхивают вышеупомянутое друг из друга.

— Сеня! Мы пришли присмотреть жемчуг. Для девочки.

Сеня взглянул на меня сквозь маленькие золотые очочки снизу вверх, потом сверху вниз, близко подошел, встал на цыпочки, взял меня за воротник блузки, подтянул мое лицо к своему, поцокал языком, покивал и безапелляционно произнес:

— Неплохая девочка! Берлянт! Но без оправы!

— Вот видишь?! — строго соглашается с ним мама.

— Зеленый! К глазам. Таитянский темно-зеленый… Это шедевир. «Зеленый павлин». Сам! Все — сам! Крепчайшая китайская шелковая нить! Мы, Казанчики, не то что эта молодежь-перекупщики, мы никому не доверяем! Все — сами!

Распахивается дверь, звонит колокольчик, и входит приглашенный мамой Шурик Рыбочка.

— А вот и я!

— Ну? И что я вам говорил? — печально констатирует Казанчик. — Пожалуйста. Вот и он! Нет чтоб сказать: «О, какие тут люди!» Вот и он! Сеня Казанчик в людях еще разбирается, очень даже разбирается. А еще больше Сеня разбирается в каменях. Потому что я, Казанчик, мадам, учился на ювелира еще при Румынии.

— Ой, чему может научить Румыния? — как бы себе самому, говорит Шурик Рыбочка. — Он учился на ювелира… Дайте мне времени немного поплакать об вас, Сеня… Румыния не могла учить вас на ювелира ни-ка-да! В крайнем случае Румыния могла учить вас только на жулика и обманщика. Я смеюсь на полную грудь, Сеня!

Я делаю охотничью стойку — с этой минуты начинается отрепетированный годами спектакль, отработанная временем и событиями импровизация.

Сеня презрительно хмыкает — не будет он полемизировать с каким-то там самоучкой Рыбочкой. Он торжественно на двух ладонях выносит из-за прилавка коробочку, накрытую бархатным лоскутом.

— Снимай мануфактуру! — распоряжается он.

Я отбрасываю бархат. Вот! В коробочке действительно лежит небольшое жемчужное ожерелье глубокого серо-зеленого цвета.

— Сколько? — осторожно начинает свою партию мама.

Сеня фыркает возмущенно:

— Подождите с вашими деньгами. Сперва надо немного любоваться. Правда, Шурик? А? Ну? Что вы теперь скажете?

Шурик пожимает плечами:

— Ой, не делайте мне этих кокетливых подмигиваний, Сеня. Жемчуг все равно фальшивый, я же вижу. А вы фэномэнально доверчивы, мадам.

— Что? Подделка? — Мама опасливо интересуется у обоих.

У меня возникает надежда, что ничего мы не купим сейчас и я, как предсказывала мама, пойду неверной дорогой. С бидончиком, в берете и пластмассовых бусах.

— Ну, конечно, подделка! — тут же отзывается Рыбочка. Он безапелляционно закатывает глаза и нехотя поворачивается к входной двери, как будто заканчивает разговор.

— Где?! Где подделка, Рыбочка?! Таити! Мексиканский залив! Посмотрите на цвет! На блеск! — Сеня, взволнованный и разгоряченный, постанывает и похохатывает от лихорадочного возбуждения. — Вот! Вот же!! Проверьте! Он что, теплый просто так? Он что, на секунду холодный просто так?! Это разве стекло? Или пластик? Девочка! — орет он уже на меня. — Какая у тебя температура? Нормальная? Сейчас у этого жемчуга будет такая же. Надевай! — Сеня закручивает застежку ожерелья на моей шее. — Ждем все! Тихо! Все ждем! — командует Сеня. — Сейчас вы все сами увидите, Шурик-подлец! Сейчас! Сейчас этот жемчуг будет такой же теплый, как девочка. Так! Снимай! — приказывает он мне, сам опять раскручивает жемчуг и Рыбочке: — Идите! Давайте! Потрогайте девочку, какая она теплая, а потом потрогайте жемчуг — он такой же теплый! Ну?! Теплый?! Теплый?!

— Я не разобрал, ну-ка я еще разок немного потрогаю. — Рыбочка опять тянется потрогать меня там, где какое-то время на мне грелся жемчуг.