Данила снова появился в ее жизни как цунами – неожиданно, разрушая все на своем пути.

Просто однажды рано утром, Надя еще спала, раздался звонок в дверь. Она закуталась в плед и неповоротливой медузой поплыла по коридору, пытаясь разлепить глаза. В последнее время она просыпалась уже уставшей.

А за дверью были они – Данила и Лера. Молодые, свежие, ясноглазые, и будущее их было, в отличие от Надиного, непредсказуемым, и это газировало их кровь. Она даже отшатнулась – как ей противно стало, и стыдно, что она такая распустеха, беременная, в старом пледе, с зубами нечищеными, а они – как модели из рекламного проспекта. Хотела захлопнуть дверь, но разве коровья медлительность может оказать сопротивление кошачьей резкости? Данила успел поставить ногу в проход. Он был обут в тяжелые мотоциклетные ботинки. Он улыбался. Хотелось разбить ему лицо.

Лера маячила за его спиной, красивая и равнодушная.

– Что же ты так негостеприимно, – с ухмылкой пожурил ее Данила. – Мы ненадолго. Чаем угостишь?

– Мог бы хотя бы позвонить, – буркнула Надя, испытывая к себе отвращение за неумение говорить «нет».

Она юркнула в ванную, наскоро умылась и почистила зубы, кое-как причесалась и переоделась в домашнее платье, которое полнило и было украшено пятном от кетчупа, но другой одежды в ванной не оказалось. Когда Надя вернулась в кухню, незваные гости уже пили чай – да еще и не пустой, а с купленной ею шоколадкой «Моцарт». Дорогой шоколад был ей по-прежнему не по карману, но иногда Надя себя баловала. Почему-то эта шоколадка добила, а еще она вдруг заметила, что они не сняли обувь, и ей теперь придется мыть пол, беременной. У нее задрожала губа. Плакать было так унизительно, но не плакать – невозможно.

– Эй, чего это ты, – словно удивился Данила. – Садись с нами. Я тебе вот тоже чайку налил.

– А шоколадку мне тоже можно? – выдавила она. – Данил, ты понимаешь, что у меня, вообще-то, денег нет? Ты ушел просто так, ничего мне не оставил, а сейчас впираешься без предупреждения и жрешь мои продукты?

– Как это отвратительно, – покачала головой Лера. – Те, у кого по-настоящему денег нет, едят шоколад «Аленка». Или вообще гематоген.

Если Даниле мечталось разбить лицо, то эту наглую девку хотелось просто убить, раздавить, как таракана, чтобы ее не было, чтобы она не смотрела своими мутными рыбьими глазами, чтобы не ухмылялась так, чтобы не делала вид, что она тут ни при чем. Чтобы ее не было – не было совсем.

– Ничего не оставил? – прищурился Данила. – Вообще-то я квартиру тебе оставил, разве этого мало? Кстати, по этому поводу я и пришел.

У Нади сжалось сердце, она осторожно опустилась на табуретку. Естественно, эти двое заняли удобные стулья, а ей оставили шаткий табурет. О квартире она много думала. Это была квартира Данилы. Разменять ее без доплаты было невозможно – на самой окраине, однокомнатная, в панельном доме, тесная, линолеум вздут, паркет исцарапан, плитка в ванной отваливается. Прекрасно понимала она и то, что, случись суд, ей ничего не светит. Втайне надеявшись на благородного дона, притаившегося в склизкой мерзлоте Данилиной души, она понимала, что надежды эти, скорее всего, пустые.

Так и вышло. Озвучить страшное было доверено Лере.

Надя поняла, что и разговор они репетировали, и роли распределяли. Быстрый обмен взглядами, Данилин короткий кивок, и вот уже Лера говорит, с истомой мультипликационной Багиры растягивая слова:

– Нам нужно где-то жить, понимаешь? Все это время мы снимали квартиру. Думали, что ты в беде и трогать тебя нельзя. Но птичка принесла на хвосте, что ты теперь зарабатываешь, и неплохо.

– Ага, миллионы. – У Нади закружилась голова. – Вот думаю, что купить в следующем месяце: виллу в Сен-Тропе или ночь с Хавьером Барденом?

– Не юродствуй, – поморщился Данила. – Мне правда неприятно, что все так вышло… Но надеюсь, ты способна войти в мое положение. Я не работаю, Лера – работает кое-как… А у тебя все-таки стабильные деньги.

– Данил, ты спятил? Мне рожать со дня на день! Еще ничего не куплено, а сколько всего надо! Детский контракт в хорошей клинике, коляска, которая сможет проехать по этой долбаной грязи!

– Можно переехать в центр, там чисто, – лениво заметила Лера, доедая шоколад.

И тогда Надя не выдержала. Откуда только прыть взялась, и сила, и резкость. Если бы ей показали это со стороны, она бы не поверила, подумала: куда мне, я беременная, отечная, опухшая, медленная. А ведь метнулась через стол, как рысь, вцепилась в белые патлы, дернула так, что прядь осталась в сжатом кулаке.

– Пошли отсюда вон, пошли отсюда вон оба!

И словно сквозь пелену алую видела, как испуганный Данила держит за плечи визжащую Леру, как они пятятся к выходу. И это была победа, правда, короткая. Потому что последним, что услышала Надя, прежде чем за ними не захлопнулась дверь, а сама она не рухнула без сил на прохладный пол и не захлебнулась рыданиями, было:

– На сборы тебе две недели. Надеюсь, обойдемся без судебных приставов, но если что – не побрезгуем и ими… Совсем ты распустилась, мать, нельзя быть такой озверевшей.

Две недели.

А через две недели у Нади ПДР – предполагаемая дата родов.

Она рыдала прямо на полу, в прихожей, уткнувшись носом в помятый носок старой лакированной туфли, все повторяя, как заведенная: «Скоты, скоты, скоты…»

– А почему бы тебе не пожить у нас? – неожиданно предложил Борис.

– Что? Что значит – у вас?

– Ну, у меня же дача, в Загорянке. Там хорошо – воздух и сосны. Можно переждать там последние дни до родов, ну и потом. Поживешь на природе, придешь в себя, а там я что-нибудь придумаю. У меня есть знакомый риелтор, найдем тебе недорогую квартиру на съём… К своим же ты возвращаться не намерена?

– Я думала жить у бабушки… Только вот тяжело. Она же совсем никакая. Почти не ходит и почти не говорит, но смотрит так живо и зло. Мне будет трудно.

– Да и не надо тебе такой энергетики, – поморщился Борис. – Пусть твоя мать хоть раз возьмет на себя ответственность. Поухаживает за ней, пока ты рожаешь и приходишь в себя… В Загорянке, правда, условия скромные. Зато Света тебе поможет.

– Света?

– Ну, моя жена. Она там постоянно живет, каждый год, как минимум до октября.

– Я не знаю… Сомневаюсь, что Марианке такое понравится.

– Может, тогда поедешь жить к Марианке? – насмешливо предложил Борис.

Который, разумеется, знал, что Марианнина тесная квартира менее всего приспособлена для едва родившегося малыша. Там всегда надушено и накурено, там продирают глаза к полудню и на протяжении полутора часов принимают душ, по вечерам пьют виски и слушают Эмми Вайнхаус, там скудный свет, покрывала из пушистого синтетического меха, а на стене висит огромная фотография хозяйки дома в неглиже. Отличная атмосфера – для воспитания опасного психопата.