Шестое. КГБ должны были насторожить связи Пеньковского— влиятельные друзья га «верхушки». Цепочка: друзья — Пеньковский — Запад. Это близко к истине. Сомневаться и проверять — это обязанность КГБ. Ведь связи (друзья) — это утечка информации даже внутри страны. Значит; Пеньковский должен был находиться в поле зрения советской военной контрразведки. «Камень» еще один.

Седьмое. При возникновении неясностей КГБ вел себя осторожно. Если сомневался, то-искал доказательства, которые могли перерасти в подозрения. Подозрения — это право получить разрешение на слежку, обыск в квартире, подслушивание… Причем разрешение на уровне руководства КГБ, не ниже зампредседателя. «Камень» — ого-го! Ведь дома у Пеньковского был, как говорят на Западе, «шпионский набор».

Конечно, суд в мае 1963 года был показательным. Роли были распределены, а участники использовались втемную. Суд был, конечно, лучше, чем в 30-х годах. Однако военные прокуроры на этом суде были заложниками своего времени и действовали так, будто им было нужно отчитываться за каждое слово на партсобрании. Это впечатление остается и более чем через сорок лет, когда листаешь книгу «Судебный процесс» (М., 1963).

Документов было предостаточно. Видимо, следуя сценарию, Пеньковский признался в «тщеславии, уязвленном самолюбии и в жажде легкой жизни».

Как же прав Джибни, говоря, что «суд не мог найти логического объяснения одному: как Пеньковский, столь процветавший в этой системе, смог предать ее». Как представляется, об этом следовало бы задуматься западным «коллегам» их агента. Но им этого и не нужно было. Ведь формально мотивы его поведения с Западом определяли его последующие действия в работе со спецслужбами или… в игре с ними!

И гособвинитель Горный, и защитник Пеньковского Апраксин отмечали положительные стороны его карьеры. Они говорили, что его поступок остается неожиданным, как первородный грех, и совсем уж непонятным.

Грамотный специалист, генерал-обвинитель Горный в суть дела проник — история жизни Пеньковского не давала повода стать предателем. Он понимал и открыто удивлялся (по Джибни): «Герой войны, блестящий офицер и ответственный работник солидного учреждения, способный служащий морально разложился и встал на путь предательства».

Сам Пеньковский на суде на вопрос «Когда вы переродились?» дал точный ответ: «В 1960 и 1961 годах, когда вступил в контакт с англичанами в Лондоне». На самом деле перерождение его началось значительно раньше — в 1957 году в Турции, но об этом на суде не было сказано ничего.

Недавно пришлось перечитать «Судебный процесс». И остро почувствовать, точнее, попытаться представить, что мог испытывать Пеньковский на скамье подсудимых в эти пять дней — с 7 по 11 мая 1963 года.

Автор исходил при этом из рабочей гипотезы: он — не предатель. А если так, то для него суд был тяжелейшим испытанием. Конечно, он готовился к нему. Но глубину трагедии судебного публичного разбирательства он смог понять на процессе. И вернее всего, в то время у него не могло быть ликования по поводу «достигнутых оперативных успехов по делу». Человек — существо коллективное, и он должен был чувствовать, как взгляды презрения давили на него.

И слава богу, что чаша сия лично автора миновала…

И если Пеньковский остался живым, то он не мог бы залить перенесенное на процессе алкоголем. Джибни по поводу отношения Пеньковского к выпивке отмечал, ссылаясь на мнение «коллег» из СИС и ЦРУ, — он пил очень умеренно. Его «коллегам» задуматься бы: мог ли Пеньковский пить до потери над собой контроля в ситуации разведчика, действовавшего в тылу врага?!

В заключительной главе Джибни сам себя озадачивает, в то же время обращаясь и к западным спецслужбам: «…невольно возникает вопрос: как могло случиться, что сотрудники КГБ и ГРУ допустили, чтобы человек с таким "темным пятном" в биографии достиг в советском обществе столь высокого положения? Почему они раньше не занимались происхождением полковника? Что же произошло в их системе тотальной проверки?»

Все верно, за исключением главного: досье в «деле Пеньковского» и личное дело офицера Пеньковского — это две разные вещи. В его личном деле в ГРУ и в его деле спецпроверки в КГБ ответы на любые вопросы имеются, только в досье «дела» — в виде блестяще разработанных легенд.

Проницательный Джибни и Винн в своих книгах верно ставят вопрос: «Жив ли Пеньковский?» Однако причины оставления его в живых ошибочны (и по Джибни, и по Винну) — в чьих «интересах было сохранить ему жизнь»? Как представляется сегодня, причина оставить его в живых другая (по-нашему): игра закончена, но ее результаты продолжают операцию «Дело» все эти десятилетия. И Пеньковский исчез из мира сего. Формально исчез.

На Западе его предательство нарекли «Феномен Пеньковского». Но шло время и все чаще серьезные и лишенные конъюнктурного подхода к оценке «феномена» исследователи — политики, советологи, специалиста по спецслужбам — обращали свой взор к такому сложному явлению, как операции по тайному влиянию.

Фактически любая литература о Карибском кризисе увязывает его разрешение с личностью Пеньковского. Когда выстраивается ряд проблем, которые решались в период кризиса, то уже не столь категорично, как это было в 1962 году, присваиваются лавры победы американской стороне.

Фактические материальные затрата в этом кризисе советской стороны — это расходы на переброску войск на Кубу и обратно (операция «Анадырь»), а политический результат… Он особенно ярко высветился с позиции прошедших десятилетий: Куба суверенна, и ей не угрожает агрессия со стороны США.

И вот главный вывод: Советский Союз в результате операции «Анадырь» переломил ситуацию в ракетно-ядерном противостоянии в свою пользу — Соединенные Штаты с ним стали считаться, как с великой ядерной державой. И сама угроза ядерной войны как средство разрешения конфликтов между странами стала явлением бесперспективным.

Каждая из сторон — американская и советская — стремится присвоить себе заслугу в ограничении ядерного оружия. И каждая из сторон теперь может кивать на Пеньковского как на одного из фигурантов в начале этого процесса.

Лично для автора — апологета рабочей гипотезы — Пеньковский не был предателем. «Феномен Пеньковского» имеет положительную окраску для советской стороны, и потому его «дело» может занял, место среди таких акций тайного влияния советского периода деятельности наших спецслужб, как «Заговор послов», «Трест», «Снег», «Монастырь» — «Березино» и др.

Минуло более сорока лет с того момента, когда в руки автора попала толстая книжка карманного формата «Записки Пеньковского». Это случилось в Канаде. Тогда автор не воспринял судьбу предателя Родины с особым интересом.

И только личное участие в операции по подставе канадской спецслужбе (за спиной которой стояло ЦРУ) в качестве предателя Отечества заставило автора заново возвратиться к мысли: кем был Пеньковский?

После 1991 года версия о мнимом предательстве Пеньковского стала появляться в прессе, на телевидении и в толстых книгах. Но это были не приведенные в систему доказательств выказывания «на тему». Однако две книги о «феномене Пеньковского» заронили в мою душу глубокие сомнения. Обе были американскими и «лили воду на мельницу» идеологических диверсий против моей страны.