Шесть металлических ящичков. Шесть убитых женщин.

Специ с трудом сдерживал волнение.

— Эта подробность меня убедила, — рассказывал он мне за ужином. — Шесть. Откуда Руокко мог знать? Все говорили о семи или восьми двойных убийствах Монстра. Но Руокко сказал: шесть ящичков. Шесть: столько женщин было убито Монстром, если исключить убийство 1968 года, совершенное не им, и случай, когда он по ошибке убил пару геев.

— Но он калечил не всех убитых.

— Верно, но эксперты-психологи говорили, что сувениры он подбирал во всех случаях. Почти на каждом месте преступления на траве валялась вывернутая женская сумочка.

Я слушал как завороженный. Если «беретта» Монстра, пистолет, который искали, как никакое другое оружие в итальянской истории, лежит в том шкафу вместе с останками жертв, это станет сенсацией всей жизни.

Специ продолжал:

— Я попросил Руокко сходить к дому, чтобы точно рассказать мне, как он расположен. Он согласился. Мы встретились еще раз через несколько дней. Руокко рассказал, что сходил и заглянул внутрь и видел в окно шкаф с шестью металлическими ящичками. Он объяснил, как подобраться к дому.

— Вы ходили?

— Еще бы не ходил! Мы с Нандо ходили вместе.

Разрушенный дом, по словам Специ, стоял на земле огромного тысячеакрового поместья к западу от Флоренции. Поместье называлось вилла Биббиани и находилось близ городка Капрая.

— Живописная вилла, — рассказывал Специ, — с садами, фонтанами, статуями и великолепным парком, засаженным редкими породами деревьев.

Он достал сотовый телефон и показал пару снимков. Я подивился великолепному виду.

— Как вы попали внутрь?

— Легче легкого! Вход открыт для публики, там продают оливковое масло и вино и сдают поместье для свадеб и тому подобного. Ворота открыты настежь, и даже есть общественная стоянка. Мы с Нандо побродили вокруг. В нескольких сотнях метрах на задах виллы грунтовая дорога подводит к двум обветшалым каменным домикам, один из которых подходит под описание Руокко. К домам можно подойти и по другой дороге, от леса, совсем незаметно.

— Вы ведь не забирались внутрь?

— Нет-нет. Я, конечно, подумывал об этом! Просто чтобы убедиться, что тот шкаф там действительно есть. Но это было бы безумием. Не просто вторжение в чужие владения. Что бы я стал делать с коробками и пистолетами, если бы нашел их? Нет, Дуг, нам придется вызвать полицию и позволить им заниматься делом — в надежде на будущую сенсацию.

— А тогда вы не обращались в полицию?

— Пока нет. Я ждал вас. — Он склонился ко мне. — Подумайте, Дуг! Еще две недели, и, может быть, дело Флорентийского Монстра будет раскрыто!

И тогда я произнес роковые слова:

— Раз вилла открыта для публики, можно мне на нее посмотреть?

— Конечно, — сказал Специ. — Завтра поедем.

— Что за чертовщина с твоей машиной?

На следующее утро мы стояли на стоянке перед домом Специ. Дверцу его машины словно выломали ломом, повредив крыло с той стороны, где располагался радиоприемник.

— Украли радио, — ответил Специ. — Поверишь ли, на стоянке полно «мерседесов», «порше» и «альфа ромео», так им понадобился мой «талбот»!

Мы проехали в охранную фирму Заккарии — ничем не примечательное здание на окраине города. Бывший коп принял нас в своем кабинете. Он во всех мелочах копировал сыщика из кино: одевался в синий костюм в чуть заметную полоску, отрастил буйную дерзкую шевелюру чуть не до плеч. Говорил он с наигранным неаполитанским акцентом, временами для пущего эффекта вставляя жаргонные словечки, и бурно жестикулировал по обычаю неаполитанцев. До поездки на виллу мы позавтракали. Заккария торжественно пригласил нас в устричный погребок и за тарелкой малтальята-аль-чингиале развлекал нас историями, как проникал в круги контрабандистов, в том числе и американской мафии. Я только диву давался, как он остался в живых.

— Нандо, — попросил Специ, — расскажи Дугу историю о Катапано.

— Ах, Катапано! Ну, это был истинный неаполитанец! — Нандо повернулся ко мне. — Был один босс неаполитанской каморры по имени Катапано. Его засадили в тюрьму Поджореале за убийство. Так уж вышло, что в той же тюрьме сидел убийца его брата. Катапано поклялся отомстить. Он сказал: «Я съем его сердце».

Заккария минуту помолчал, чтоб проглотить свою малтальяту и запить вином.

— Помедленнее, — сказал Специ, — и поменьше диалекта. Дуг не понимает диалекта.

— Извините! — Он продолжал рассказ. — Тюремные власти рассадили этих двоих по разным концам тюрьмы и постарались, чтобы они никогда не встречались. Но однажды Катапано прослышал, что его врага поместили в лазарет. Он с помощью заточенной ложки взял в заложники двух охранников и заставил их провести его в лазарет, достать ключи и войти, застав врасплох трех сиделок и врача. Он тут же набросился на врага и под полными ужаса взглядами врача и сиделок воткнул в него заточку и перерезал горло. А потом он хриплым голосом закричал: «Где у него сердце? Где печень?» Перепуганному врачу пришлось преподать ему краткий урок анатомии. Одним широким взмахом ножа Катапано вскрыл тело и, держа в одной руке сердце, а в другой печень, откусил от каждого.

— Катапано, — заключил Заккария, — стал среди своих легендой. В Неаполе сердце — это все: храбрость, счастье, любовь. Вырвать сердце врага и надкусить его — значит низвести его до куска мяса, лишить всего человеческого. А потом все телепрограммы передали врагам Катапано сигнал, что он способен осуществить страшную месть даже в тюрьме. Катапано доказал свою отвагу, свое умение организовать дело, свою склонность к театральным жестам — и все это в самой надежной из итальянских тюрем, на глазах пятерых перепуганных свидетелей!

Позавтракав, мы под холодным зимним то ли снегом, то ли дождем направились к вилле Биббиани. Дождь еще шел, когда мы, миновав двойные железные ворота, въехали на длинную аллею меж рядов зонтичных сосен. Остановились на стоянке, достали зонты и прошли к торговому зданию. Двери были закрыты и задвинуты засовами. Выглянувшая в окно женщина сказала, что у них закрыто на обед. Заккария, очаровав ее, спросил, где можно найти садовника, и узнал, что тот за виллой подметает ступени. Мы вошли под арку и очутились в потрясающем регулярном парке с подметенными мраморными ступенями, с зеркальными прудами, статуями и живыми изгородями. Вилла была заложена в 1550 годах флорентийским родом Фрескобальди, а сад сто лет спустя разбил граф Козимо Ридольфи. В девятнадцатом веке итальянские ботаники и экспортеры добавили в него тысячи растений редких видов и деревьев, завезенных со всего света. Даже в промозглой зимней сырости огромные промокшие деревья сохраняли холодное величие.

Мы прошли мимо виллы в дальний конец парка. Грунтовая дорожка тянулась мимо дендрария, уводя в густой лес, где на поляне за деревьями виднелась горстка ветхих домиков.