Комитеты стали получать новые названия, и, хотя большинство первоначальных делегатов остались на прежних местах, они постепенно подчинились управлению нового руководства. В муниципальных комитетах, заменивших местные комитеты, соотношение сил кардинально изменилось (особенно это касается Каталонии). Перемены играли на руку коммунистам, чье представительство в комитетах увеличилось – что полностью соответствовало росту численности их сторонников.

В Валенсии Народный исполнительный комитет, так пренебрежительно отмахнувшийся от делегации предыдущего мадридского кабинета Мартинеса Баррио, 8 сентября признал новое правительство. Однако посланцев Коминтерна разгневало заявление «очень популярного анархиста» из Валенсии на митинге 25 сентября: «Есть одна партия, стремящаяся монополизировать революцию. Если эта партия продолжит свою политику, то мы решили ее раздавить. В Мадриде есть иностранный посол (советский посланник Марсель Розенберг), вмешивающийся в испанские дела. Мы предупреждаем его, что испанские дела касаются только испанцев»[364].

Действующая каталонская администрация, Центральный комитет антифашистской милиции, соединился с Женералитатом, образовав на пару с ним 26 сентября новое правительство под руководством Жозепа Таррадельяса. В нем были представлены все рабочие организации и все партии Народного фронта; анархисты НКТ, коммунисты ОСПК и антисталинисты ПОУМ работали вместе. Впервые анархисты напрямую признали правительство – они пошли на этот принципиальный компромисс, зная, что в противном случае мадридское правительство не станет предоставлять самоуправляемым коллективам кредиты и валюту для приобретения сырья.

Жестче других партий отказ руководства НКТ от власти в Каталонии критиковала ПОУМ – отчасти из приверженности авторитарному пути к новому обществу, но больше из-за лучшего понимания сталинистской угрозы, чем у каталонских анархистов, не представлявших, что им в Барселоне может быть брошен вызов. Андреу Нин, лидер ПОУМ, ставший советником по юстиции, достаточно долго прожил в России, чтобы отдавать себе отчет, что инфильтрация на ключевые посты была более сильным козырем, чем реальное количество сторонников у компартии.

С точки зрения каталонских националистов, умеренная политика Компаниса начинала доказывать свою эффективность. Анархисты могли упрямо называть правительство Каталонии Региональным комитетом обороны – но куда важнее было то, что трое их представителей вошли в его состав. Это было первым шагом к ослаблению власти анархистов в Каталонии[365].

К концу сентября Совет обороны Арагона остался единственной крупной неправительственной организацией в южной части территории республики, сохранившей контроль над своим регионом. Эта анархистская структура под контролем ФАИ, возглавляемая Хоакином Аскасо, испытывала сильное давление коммунистов в их борьбе за окончательную централизацию управления. К октябрю ее комитет признал, что для выживания ей придется пойти на уступки: в совет были введены партии Народного фронта, а Хоакин Аскасо нанес успешный дипломатический визит в Мадрид. Было достигнуто соглашение о взаимном признании без компромиссов, способных навредить, однако вскоре выяснилось, что центральная власть и коммунисты не намерены позволить арагонскому совету просуществовать дольше необходимого для них срока[366].

На этом этапе Ларго Кабальеро не понимал, что его используют для возвращения государственной власти либералам, социал-демократам и коммунистам. Только в ноябре до него начало доходить, что он всго лишь зарядил, говоря словами Ленина, «пистолет государства», и теперь другие только и ждут, чтобы его у него отобрать.

Несмотря на то что многие радостно приветствовали назначение Кабальеро, Коминтерн остался к этому равнодушен. В своем рапорте в Москву 17 октября Марти описывал его как «плохого профсоюзного бюрократа» и отмечал, что он и Прието только и делают, что нападают друг на друга через свои газеты «Claridad» и «El Socialista»[367].

Одним из доводов в пользу централизованного управления было то, что существование устойчивого правительства в Мадриде способно подвигнуть британское и французское правительства к изменению их взгляда на поставки оружия – эти надежды развеялась после принятия «политики невмешательства». Германия и Италия, встревавшие в испанские дела активнее всего, сначала приняли план невмешательства весьма холодно, однако позже они осознали его потенциальные достоинства. Даже граф Чиано отчасти принял эту политику, но настаивал, что она должна быть комплексной и затрагивать даже «пропагандистскую помощь». Тогда Италия и Германия могли бы обвинить Россию в нарушении соглашения и тем самым оправдать свое активное вмешательство.

Согласившись на пакт в принципе, немцы твердили, что для этого придется еще более усилить блокаду. Наконец, советское правительство, не желая быть обманутым, следовало такой же тактике, настаивая на присоединении к политике невмешательства еще и Португалии. Португалия превратилась для Сталина в козла отпущения в Комитете по невмешательству в испанские дела, так как нападать на диктаторов Германии и Италии для него было бы слишком рискованно.

Почти не приходится сомневаться, что первоначальные намерения правительства Франции были искренними. Об Идене этого не скажешь: даже его последующее «прозрение» касательно подлинных намерений оси, замаскированных «умиротворением», не должно перечеркивать его действий в 1936 году. Было лицемерием слагать с себя ответственность под тем предлогом, что «испанцы ответят неблагодарностью тем, кто вмешается» – притом что британское правительство проявляло пристрастность, сохраняя притязания на роль «мирового полицейского».

Более того, довод Идена, что поставка оружия республике заставит Гитлера помогать Франко, с самого начала выглядел не более чем отговоркой. Британия игнорировала даже вербовку националистами наемников в Рифе – вопиющее нарушение Фесского договора 1912 года об установлении испанского протектората. Само же республиканское правительство так не хотело огорчать Французскую и Британскую империи, что не предоставляло Марокко независимости и даже не предпринимало серьезных попыток поощрять там антиколониальные настроения.

Заседания Комитета по невмешательству начались в Лондоне 8 сентября, после многочисленных отсрочек: их главной причиной был отказ Германии присоединяться к работе комитета, пока республика не предъявит разбившийся при посадке «Юнкерс-52». Организатором комитета был лондонский Форин Офис, председательствовал лорд Плимут, членами комитета были послы держав-подписантов, то есть всех стран Европы, кроме Швейцарии. Посол республики в Лондоне Пабло де Аскарате описывал «сумбурные и бесплодные споры, полные обвинений и контробвинений»[368].