всякого энтузиазма разглядывал фронт работ. Пострелять или подраться — это было в его духе. Но гробить себя в душном темном подвале в компании с трудоголиком взрывного дела было удовольствием ниже среднего.

— А теперь все лишние марш отсюда, — рапорядился специалист по минам. — У тебя как с давлением? — поинтересовался он у Крюкова.

— А что это такое?

— Не знаешь? Счастливый. Тогда останься, если не бздишь. Поможешь.

— Крюков с большой радостью приписал бы себя к лишним, но выбирать не приходилось.

Минер аккуратно надрезал одну из шашек и отщипнул темную массу.

Осторожно пощупал пальцами, понюхал.

— Так я и думал, это гурдинамит, — сообщил он. — На двадцать пять процентов кизельгур, пористая горная порода, а на семьдесят пять нитроглицерин. Всасывается через кожу пальцев. Эффект — как от клофелина. Так что, парень, придется тебе этим заняться. У меня с этим недосыпом давление скачет, могу вырубиться. Ты не волнуйся, я рядом буду стоять. И вот что — если все нормально кончится, выпей кофе. Чашек двадцать, не меньше.

Работа закипела. Минер резал оболочку шашек, а Крюков осторожно счищал с проводов взрывчатую смесь и ворчал:

— Слушай, ну почему в американских боевиках все так просто и красиво? Всех делов — выбрать проводок и перерезать. Красненький или синенький. Перерезал — чик — и готово! А тут ковыряйся в этой полужидкой говнообразной массе.

* * *

Спустя час к центру подъехала бригада разминирования ФСБ. Крюков как раз закончил отскребать от провода содержимое последней динамитной шашки. У него жутко ломило голову. Напарник заметил это.

— Голова болит? Я же говорил. Двигай домой, выпей полбанки растворимого кофе и ложись. Пару дней тебе на восстановление. Звезду Героя на дом доставят. Может тебя подбросить?

— Сам доберусь. Шоколадку от президента не забудьте.

Крюков отметил в книге дежурного свой подвиг, сообщил, что сам он погиб смертью храбрых и отправился отдыхать. Оказанная ему медицинская помощь свелась к выписыванию больничного сроком на три дня.

Он потихоньку ехал в правом ряду и размышлял о смысле жизни. Он вдруг вспомнил, что ему уже четвертый десяток, что его одноклассники уже управляют пароходами, банками и правительствами, а он не имеет ни нормальной профессии, ни семьи, ни даже приличной кубышки на черный день. Видимо падение давления компенсировалось ростом депрессии.

От мыслей его отвлек писк мобильника. Он взял трубку. Звонила Ирина.

— Алло, Крюков! У Семена проблемы. У него жуткая депрессия.

— Как, и у него тоже?

— Не остри. Он в таком виде способен на что угодно. Он только что звонил мне в совершенно невменяемом состоянии. Придумай что-нибудь!

— Перезвони через три минуты. Попробую придумать.

Крюков грустно вздохнул. Даже похандрить спокойно не дадут, не то что помереть. Депрессия — это удовольствие для других.

Он остановился у бордюра, откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Экстренная прокачка энергии — несколько ударов воображаемой молнии, затем несколько сильных надавливаний на точку "проекции лямки рюкзака" — между плечом и ключицей, на полтора цуня вниз.

После этого он не без труда вычислил азимут, сверил стороны света и определился на местности. Он находился недалеко от дома Зелинского.

Крюков перезвонил Ирине:

— Звони срочно Семену и умоляй его приехать. Причем говори таким голосом, как будто тебя режут или душат.

— Зачем?

— Так надо, — он отключился и дал газу.

Через пару минут Крюков был возле дома Зелинского. Как и полагается солидному банкиру, Семен не признавал другой марки кроме "мерседеса". Для парада у него был служебный "пятисотый", для выездов в булочную — что-то среднее между домашними тапочками и калькулятором скромненький "сто девяностый".

Малолитражка стояла на стоянке, Крюков знал где. Сторож мирно спал, будить его Крюков не собирался. Сделать черное дело не составило для него труда и не заняло много времени.

Спустя еще пару минут, в соответствии с прикидками Крюкова, из подъезда появился Семен. Движения его были суетливы и порывисты. Он неловко ткнулся лбом в дверь, потом споткнулся на ступеньках и выругался. В таком виде садиться за руль было совершенно противопоказано.

Сидеть одному дома — тем более.

Семен подбежал к своей машине, уронил ключи, наклонился, чтобы их поднять и тут заметил, что колесо спущено. Спустить само оно не могло оставалось предположить прокол. Семен оглянулся в поисках такси или любой другой машины, но и стоянка, и улица были словно вымершими.

Скрипя зубами и матерясь, Зелинский полез в багажник за домкратом.

Отсутствие сноровки дало себя знать. Замена колеса отняла у него немало времени и заставила слегка пропотеть. Когда он перевел, наконец, дух и потащил спущеное колесо к багажнику, какой-то хам вдруг вырвал из замка багажника семеновы ключи и был таков.

Матерясь и охая, Зелинский бросился за ним. Они выскочили со стоянки и побежали вдоль темных домов. Семен с трудом семенил за похитителем. Он попытался крикнуть, но едва не задохнулся. Похититель снизил темп, и вовремя. Банкир, убежав от депрессии, вполне мог прибежать к инфаркту. Так они промчались метров триста. Наконец вор остановился и обернулся к преследователю:

— Ну как, согрелся?

— Крюков, это ты? — Семен замер каменным изваянием.

— Как видишь, я. Ирина позвонила и предупредила, что ты в сильной депрессии. В такой ситуации аэробная нагрузка — лучшее средство. Кстати, колесо менять было необязательно. Я его не прокалывал, а просто спустил.

— Но Ирина мне звонила и сказала…

— Знаю, это я ее попросил. Ну ты как, отдышался?

— Более-менее. Ну ты и козел!

— Значит порядок?

Крюков достал трубку мобильника и набрал номер Ирины:

— Але, барышня! На связи? У нас полный порядок. Больной тяжело дышит и обзывается козлом. Нет, дышит тяжело, потому что толстый и ленивый. Мало тренируется. Это ему не в теннис с президентами играть. Не волнуйся, я его не брошу. Сейчас пойдем куда-нибудь и напьемся. К тебе? Спасибо, в другой раз. Сегодня без девчачьей компании обойдемся. Я это называю "провести ночь как мужчина с мужчиной". Как Маркс с Энгельсом. А ты не знала? Они, когда "Капитал" писали, любили иногда на ночь забуриться в какой-нибудь портовый кабак в Гамбурге и поставить его на уши. Они это называли "Заделать революционную ситуацию". Никогда не слыхала? Странно, об этом же Ленин писал. Том шишнадцатый страница сто шишнадцать. Шишнадцатая строчка снизу. Или сзади. Ну пока.

Пришелец ванюша не храпит? А? Нет, я ничего не говорил, это кто-то подсоединился. Я дурак? Почему? Ладно. спокойной ночи. Извинись за меня, что разбудил. Перед Ваней, конечно. От такой и слышу.

Крюков убрал трубку и повернулся к Зелинскому:

— Задание слышал? Мне тебя не бросать,