Мадж принес чай с печеньем. После того, как он вернулся к столу, на котором лежала сумка Чарли, Иммерман принялся потягивать чай.

— Очень хорошо, — заметил он. — Но мне почему-то кажется, что ты с большим удовольствием выпил бы сейчас чего-нибудь покрепче. Правда ведь?

— В обычных обстоятельствах — конечно, — холодно заметил Ом. — Но сейчас я чувствую себя не совсем в своей тарелке. Такое потрясение…

Иммерман взглянул на него поверх чашки.

— Ты не совсем в себе? Кто же ты тогда?

— У меня нет проблем насчет моей личности.

— Надеюсь, что так. Поступила информация, что ты проявляешь признаки эмоциональной неустойчивости.

— Это ложь! Кто подавал отчеты? Не тот ли человек, что хотел убить Сник?

— Не имеет значения. Мне лично не кажется, что ты естественно нестабилен. По крайней мере, не больше, чем большинство людей. Ты даже вполне достоин похвалы за то, как вел себя в деле с Кастором. И все-таки…

Иммерман отхлебнул чая.

— Да? — Ом поднес чашку ко рту. Рука его не дрожала, и потому он ощутил еще большую уверенность.

Иммерман поставил чашку и сказал:

— Эта женщина… Сник… о ней уже позаботились.

Ому оставалось только надеяться, что дрожь, пробежавшая по его телу призвуке этих слов, осталась незамеченной. Голубые глаза напротив пристально следили за ним, пытаясь определить, какова его реакция на эту новость.

— Сник. Уже? — Ом заставил себя улыбнуться.

— Да, сегодня утром. Рано или поздно, ее отсутствие, конечно, вызовет переполох. Но сегодняшние органики даже не подозревают об ее исчезновении. Она — довольно-таки независимый агент и не должна связываться с ними в определенные моменты по какому-то графику. Может случиться так, что до Воскресенья ее никто не хватится. Она должна сообщить о себе в том дне, где живет. Но…

— Ее ведь не убили, правда?

Иммерман вздернул брови:

— Мне говорили, что ты возражал против ее убийства. Очень рад подобному проявлению гуманности с твоей стороны, внучок мой, но благополучие семьи — прежде всего. Всегда и в любой ситуации. Мы не прибегаем к убийству до тех пор, пока оно не становится абсолютно неизбежным. Пока еще подобной ситуации не было. Если бы Гархар убил Сник, я обязательно проследил бы за тем, чтобы он был наказан.

— Гархар?

— Тот человек, которого ты… Нет не ты. Это был Дунски.

— Конечно, — сказал Ом. — Я знаю. Гархар. Дунски называл его Длинным.

— Раз ты не забыл об этом, ты должен помнить и то, что был Дунски.

— Всего лишь несколько основных моментов о нем, — сказал Ом.

Иммерман, улыбнувшись, тряхнул головой:

— Ты — уникальное явление. Когда-нибудь…

Он оборвал свою мысль на полуслове и отхлебнул чая. Затем, внимательно взглянул на Чарли.

— Тебя эта Сник лично интересует как женщина? Я правильно понял?

— Почему вы спрашиваете об этом?

— Ответь на мой вопрос.

— Конечно, нет. Вы, дедушка, говорите сейчас с Чарли Омом. Насколько мне известно, единственным, кто видел ее, были Тингл и Дунски. Я не знаю, что они чувствовали к ней. Сомневаюсь, что они испытывали к ней физическое влечение, если вы это имеете в виду. Между прочим, она была весьма опасна для них.

Всей правды он, конечно же, сказать не мог. Беспрестанное давление, которое он испытывал эти несколько последних дней, хоть и не разбили стены, отделяющие друг от друга разные его я, все-таки проделали в них брешь. Воспоминания Кэрда, Тингла, Дунски и Реппа не были его собственными; они казались ему чем-то вторичным, вроде подержанной одежды. А самые живые и яркие из них связаны были с теми людьми и событиями, которые несли в себе наибольшую угрозу для его двойников. В то же время он смутно ощущал некий намек, неуловимый след влечения к Сник; это Тингл и Дунски — только они могли как-то передать ему эти чувства.

Он вряд ли смог бы объяснить, откуда ему известно, что Гархар и есть тот человек, которого Дунски называл Длинным, он сомневался даже в том, что при встрече узнал бы и саму Сник.

— Очень жаль, — сказал Иммерман, — что личность Уайта Реппа раскрыта. У нас уже есть замена ему. Мы можем ввести соответствующую информацию в банк данных и готовы организовать все, что с этим связано. Но не будет ли лучше, если вы все семеро исчезнете одновременно, а потом появитесь под другими легендами, в виде других личностных ролей. Честно говоря, я не знаю. Какой-нибудь Шерлок Холме из органиков вполне может провести массированное и детальное изучение всей информации банка данных в той части, в которой она относится к тебе, а затем сопоставить полученные сведения. Тебя обнаружат, подвергнут допросу с использованием тумана истины. Тогда ты расскажешь все, что у тебя на уме и…

Ом взглянул прямо в глаза Иммерману.

— Вы хотите убедить меня в том, что с точки зрения логики существует только один вариант действий? Меня нужно принести в жертву? Посадить в стоунер, а затем спрятать где-нибудь до лучших времен? Вероятно, очень надолго? Может быть, вообще меня не следует никогда дестоунировать?

— Подумай о том, что ты только что сказал, — вставил Иммерман. Он сделал еще глоток чая и снова наполнил чашку.

— Вы этого не сделаете. Если вы собирались убить меня, то не стали бы возиться, доставлять меня сюда для выяснения всех подробностей. Вы просто схватили бы меня, посадили в стоунер, а затем припрятали.

— Прекрасно! Мои дети никогда не были дураками. По крайней мере, не все.

Чарли Ом вовсе не чувствовал себя родственником Иммермана. Глядя на него, он испытывал те же чувства, которые, вероятно, посещают юношу, рассматривающего фотографию своего незнакомого деда. Он понимал, что является продолжением его плоти и крови, но никогда не испытывал с его стороны проявления любви и заботы — того, что рождает ответную любовь внука. Он был почитаем как основатель движения иммеров, внушал благоговение и уважение. Но любил ли он старика, ощущал ли своим дедом в полном смысле этого слова? Нет.

— Что тогда я должен делать?

— Позабыть обо всех своих ролях. Придется спрятаться за новой личностью. Она ограничится только одним днем. Тебе более не придется быть дэйбрейкером… В чем дело?

— Мы… они… умрут! — воскликнул Чарли.

— Бог мой, сынок, держи себя в руках! У тебя такой вид, будто ты только что узнал о смерти лучшего друга.

Иммерман замолчал и внимательно посмотрел на Чарли. Затем он продолжил:

— Понимаю, в некотором смысле — даже хуже.

Покусывая губы, он пронзительным взглядом сверлил пространство за спиной Чарли, словно стараясь заглянуть в будущее.