— Обвинение предъявим, но дело в прокуратуре обязательно развалят, — вздохнул Сыч. — Там не захотят ссориться с Комиссией по правам человека. Но даже если его и посадят, то он умрет в тюрьме от сердечного приступа или повесится еще в следственном изоляторе. А смерть все равно повесят на нас, иезуитов.

Директор ФСК походил по кабинету, потряс головой, зло рассмеялся:

— Теперь что же, нам его спасать? Парадокс! — Ничего, товарищ генерал, — успокоил Сыч. — Подобное случается во всех спецслужбах мира. А Кархан все-таки наш бывший разведчик, Герой Советского Союза… Мы ему устроим побег. Пригласим членов этой Комиссии, передадим из рук в руки, покаемся. Эти… члены обязательно захотят потолковать с мучеником из наших застенков, повезут его в свои апартаменты, чтобы устроить пресс-конференцию По дороге он сбежит. Ему ведь невыгодно позировать перед тележурналистами, знает, какая уготована судьба. Сбежит, а мы его встретим и надежно спрячем. Только об этом не следует нигде говорить…

— Да, я уже сделал кое-какие выводы, — недовольно проговорил «брандмайор». — Мог бы и не предупреждать… Все мордой об лавку!

— Извините, товарищ генерал, — удовлетворенно повинился Сыч. — За одного битого двух небитых дают.

Директор ФСК неожиданно остановился перед полковником, посмотрел ему в лицо, сузил глаза.

— Ты хитрый мужик, Николай Христофорович! Большой, а какой-то скользкий, неуязвимый. Тебя ведь голой рукой не возьмешь. Если хочешь, ты даже неприятен мне.

— Спасибо за откровенность, — усмехнулся Сыч. — Это мне нравится.

— Что тебе нравится? Откровенность моя?

— Нет, особенно ваша характеристика.

— Вот опять хитришь! — воскликнул «брандмайор». — Ты же меня презираешь! Ты же готов по физиономии дать! Ну скажи, дал бы? Ведь это я провалил операцию с Карханом!

— Дал бы, — помедлив, согласился полковник. — Если б знал, что делу поможет. Но ведь не поможет, а после драки кулаками не машут.

— Вот! Опять выскользнул! Как рыбина!

— Я не рыбина, товарищ генерал, — признался Сыч. — Я профессионал.

— Знаю! Я это знаю! — «Брандмайор» тяжело уселся за свой стол. — И еще знаю, что вы все, профессионалы, меня терпеть не можете. Вижу это в ваших глазах. Стоите тут передо мной, козыряете и презираете. Разве так можно работать? Вы же считаете, я щеки надуваю, а сам — идиот!

Прежде ни подобных откровенностей, ни разговоров директор ФСК не допускал. А когда-то и впрямь надувал щеки…

— Что-то еще случилось, товарищ генерал? — поинтересовался Сыч, сохраняя спокойствие. — Не пойму, откуда такое недовольство собой.

— А что, угробленной операции мало? — зло заметил «брандмайор». — Не ври, все ты понимаешь, Николай Христофорович. Все видишь и понимаешь… Короче, я подаю рапорт об отставке. Устраиваем побег Кархану, заканчиваем с этим делом, и я тоже в бега…

— Вот это зря! — отрезал полковник. — На побег не рассчитывайте.

— Вот как? Любопытно… Он вдруг перешел на «вы» и заговорил ледяным голосом. — Станете диктовать мне, как поступать? Лишите воли? Свяжете по рукам?.. Или… шлепнете при попытке к побегу?

— Поздно, товарищ генерал, — жестко ответил Сыч. — Поезд ушел. Если же ваше заявление об отставке только слезы невесты перед свадьбой, так и это напрасно. Никто вас уговаривать не станет. И очков на этом не заработаете.

— Попрошу объясниться! — голосом дуэлянта сказал «брандмайор».

— Знаете, почему коней на переправе не меняют?

— Почему?

— А потому, что с переправы надо в гору подниматься. Когда конь свой, знаешь, где его кнутом ожечь, где понукнуть, где плечом подтолкнуть или дать передышку. Возьми же чужого — и неизвестно, вытянет он или нет.

Директор откинулся на спинку кресла, глянул на Сыча со злым прищуром.

— Я решил вас рекомендовать на свое место. Вас, профессионала.

— Это невозможно, — мгновенно ответил полковник. — Ни одного профессионала на ваше место не посадят. По крайней мере, в ближайшие годы. Не обольщайтесь. Мы все воспитывались в пеленках КГБ и сосали партийную мать. И с молоком матери впитали в себя непопулярные ныне идеи. Например, патриотизма, государственности, верности служения Отечеству. Наш уважаемый «генсек» не зря отвоевывал себе право назначать директора ФСК. Правда, он не учел главного: всякий чиновник, попав в систему службы безопасности, будет обречен строить эту безопасность и рано или поздно придет к непопулярным идеям. Конечно, если не получит прямой задачи разрушить службу. Это вам на первое.

— Будет еще и второе? — с каменным лицом спросил «брандмайор».

— И второе, и третье, и десерт с серебряной ложечкой.

— Я вас не хочу больше слушать! — он пристукнул кулаком по столу. — Как пришел, так и уйду. В пожарные! Я же «брандмайор»! Так вы называете меня?

— У вас что-то еще случилось, — определил Сыч. — Что? Получили выговор от «генсека»? Выиграли у него на теннисном корте? Или силовые министры достают?

— Не достают — давят с двух сторон, — вдруг признался директор. — Не могу понять причины… Где я дорогу перешел? Чем помешал?

— Давить мы тоже умеем, товарищ генерал…

— Это не ваше дело! — оборвал его «брандмайор», заметно нервничая — Вы многого не знаете, что происходит там, наверху.

— Не знаем, но догадываемся!

— Слушайте, полковник, — неожиданно едко заговорил он. — Не стройте тут из себя всемогущего и всезнающего. Вокруг вас больше тумана, больше флера, чем профессионализма. Да, возможно, он был в КГБ в мирное время. Почему до сих пор не нашли вакуумные заряды? Где они? Почему исчезли с фабрики?.. Что? Нет ответа?!

— Разрешите идти, товарищ генерал? — Сыч пристукнул каблуками.

Дело было ясное: на «брандмайора» наехали из-за этих бомб, а ему нечем было крыть, нечем оправдаться. И надавили, должно быть, круто, если у него возникла мысль об отставке. Тут еще собственная оплошность — допустил утечку информации об операции с Карханом…

— Идите! — бросил он, распуская галстук, хотя, кажется, не ожидал такого резкого оборота.

Сыч открыл первую дверь, хотел уже толкнуть вторую и в тот момент услышал язвительный голос «брандмайора»:

— Надеюсь, этот вопрос был не риторический? Ему было опасно открывать тайну, где в самом деле находятся вакуумные заряды, но в последний миг Сыч подумал, что сегодня, пожалуй, тот самый решающий день, когда директора ФСК можно перетащить с теннисного корта и кремлевских ковров к непопулярным идеям. Конечно, уйти от него «обиженным», сыграть «оскорбленного» профессионала было бы сейчас полезно: пусть посидит в одиночестве, подумает, придет к мысли, что его положение могут спасти только старые специалисты, знающие службу. Пусть бы почувствовал давление не только сверху, но и снизу, от своих сотрудников, которые всегда были опорой. Между молотом и наковальней долго не высидишь…