Санька целыми днями читал толстую книгу "Мифы Древней Греции" или разговаривал с Люсей про всякую всячину. Они друг друга всегда понимали, хотя Люся и была старше на тринадцать лет. Санька рассказал ей даже про Одиссея. Люся и это поняла как надо. Она Саньку погладила по голове и ласково проговорила:

— Он там без тебя скучает, наверно. Ты давай поправляйся, Сандалик наш…

От этой ласки (и, наверно, оттого, что Санька был совсем ослабевший) у него подкатила к горлу теплая волна. Санька уткнулся в подушку. Люся погладила его по спине, потом посадила на одеяло Тарасика.

— Иди к дяде Сане, скажи: "Давай поиграем".

Санька перевернулся на спину, посадил Тарасика себе на живот и улыбнулся ему сквозь слезы.

…В школу Санька вернулся перед осенними каникулами.

В новогодние каникулы я получил от Сандалика бандероль. В ней была книжечка "У карты Севастополя". Очень интересная книжка с описанием севастопольских улиц и окрестностей и с историей их названий.

По правде говоря, у меня было уже несколько экземпляров этой книжки — подарки друзей и знакомых. Но Санькиной бандероли я все равно обрадовался, тем более что в ней оказалось и письмо.

Почерк у Сандалика был корявый, но старательный, а письмо короткое. Санька поздравлял с Новым годом, сообщал, что читал мой рассказ в «Пионере», когда осенью болел бронхитом; что Тарасик научился ходить, стал очень серьезный и совсем неревучий. И что он, Санька, закончил вторую четверть с двумя тройками — по русскому и по математике, но во втором полугодии он подтянется…

Я в ответ послал Саньке свою книжку про ковер-самолет и про храброго мальчишку-летчика. Через месяц Санька написал, что книжка ему понравилась, а мама, папа, Люся, Гриша и Тарасик передают мне привет.

На этом наша переписка заглохла. Но я не обижался. Я сам не очень-то люблю писать письма, что же требовать от других…

В сентябре я снова приехал в Севастополь и через день отправился в школу, где учился Сандалик (теперь-то я знал ее номер).

Только что кончились занятия, ребята разбегались со школьного двора, и я спросил, нет ли здесь кого-нибудь, кто знает пятиклассника Дальченко.

Оказалось, что его знает высокая круглолицая девочка.

— Он со мной на одной парте сидел…

— А сейчас что? Сбежал от тебя? — улыбнулся я.

— Он от нас уехал, — объяснила девочка. И вздохнула.

— Куда уехал? — расстроился я.

— Говорят, в прежнюю свою школу вернулся.

Вот оно что! Это меняло дело. В той школе у меня было множество знакомых. В прошлом году там закончил восьмой класс Алька Вихрев, а сейчас учился в пятом его брат Юрос.

Юроса я отыскал на школьном дворе. Он был занят увлекательнейшим делом: вместе с другими мальчишками караулил девочек и обстреливал их кожурой от каштанов. Девчонки визжали, но довольно бойко "отстреливались".

Увидев меня, Юрос радостно завопил и, не стесняясь, повис у меня на шее, хотя мы виделись совсем недавно, утром.

— Саня Дальченко в вашем классе учится? — остановил я его восторги.

— Кто? — он заморгал. — А, Сандалик… Не! Он в пятом «Б». А что?

— Ты его знаешь?

— М-м… — Юрос вздернул острые плечи. — Вообще-то да. Маленько…

— Найди и приведи.

— Зачем? — ревниво спросил Юрос.

— Дело есть. Двигай.

Юрос опять пожал плечами, неторопливо отправился в школу и буквально через две минуты молча доставил Сандалика.

Сандалик увидел меня, заморгал, потом улыбнулся. Пробормотал:

— Здрасте…

Он, кажется, ничуть не подрос и вообще был в точности такой же, как при прошлогодней встрече. Только загар стал, по-моему, еще сильнее, а волосы еще больше выгорели.

— Ну вот и опять встретились, — бодро проговорил я. — Как живешь, Сандалик?

— Хорошо… Все в порядке, — сказал он и опустил глаза. И закачал сумкой, которую держал за ремень (вот что, пожалуй, было у него нового: вместо прежнего ранца — синяя спортивная сумка с нашивкой в виде футбольного мяча; видимо, пятиклассникам носить ранец уже несолидно).

Я вдруг ощутил неловкость и понял, что не знаю, о чем говорить. А он тем более не знал.

Собственно, что у нас было за знакомство? Встреча разговор о севастопольских бухтах да пара коротких писем. Наверно, Сандалик и не ждал, что я разыщу его…

Тогда я спросил наугад:

— А как поживает Тарасик?

Сандалик заулыбался, сразу по-другому глянул.

— Ой, он уже большущий! Все понимает. Даже букву «А» знает…

— Пойдем погуляем, — предложил я. — Уроки кончились? Вот и хорошо… Поговорим немножко.

Он кивнул и быстро надел на плечо ремень сумки. А я увидел лицо Юроса. Очень безразличное, очень равнодушное лицо. На нем так и читалось — будто крупными печатными буквами: "Ну и пожалуйста! Мне вот нисколечко не интересны ваши дела…"

Я подмигнул ему: все, мол, в порядке. И Юрос не выдержал:

— А к нам вы сегодня зайдете?

— Зайду, — пообещал я. — Скажи маме и папе, что буду надоедать вам весь вечер. И расскажу тебе еще одну историю про черный клипер, когда тебя погонят спать…

— Меня уже давно не гоняют, — уязвленно сообщил Юрос нам вслед.

Мы с Сандаликом пошли через детский парк с его площадками и каруселями. Я сказал напрямик:

— Ты, может быть, удивляешься, что я разыскал тебя? А мне хотелось узнать, как у тебя сейчас дела.

Он помотал головой:

— Я не удивляюсь… Я вам два письма писал, да не отправил. Мама говорит: куда ты с таким почерком крючковатым! Перепиши. А переписывать уже… как-то неинтересно.

— Подумаешь, почерк! Жаль, что не отправил. Я даже не знал, что ты снова в этой школе. Как ты сюда попал?

— Очень просто! Мы поменялись: снова приехали в старую квартиру. А Люся, Гриша и Тарасик в нашу. Тарасику там лучше: вода горячая всегда и ясли есть рядом… Надо было сразу так сделать, да не догадались.

— Значит, сейчас все в порядке?

— Сейчас всем хорошо, — серьезно сказал Сандалик. — Всем на работу ближе ходить, а папе еще и в яхт-клуб… Он там зимой начал помогать своим знакомым, двигатель у них на яхте перебрал. А потом так и остался в экипаже. Матросом. Говорит: раз уж из рыбаков ушел, буду ходить под парусом. А то совсем высохну без моря.

— А почему его матросом взяли, а не механиком?

— Ну, и механиком… Но в гонки-то яхта не под мотором идет, двигатель под пломбой. А парусам всегда нужны матросы… Он уже в гонку на кубок Черного моря ходил.