Но голос, который он услышал в трубке, принадлежал не Роче:

– Сеньор, вас беспокоит Матео, с Кубы.

Это имя австриец знал.

– Это Захария, Матео, – сказал он. – Buenos tardes[13].

Лишь после этого он сообразил, что на Кубе сейчас полдень. Хранитель музея уже очень давно ему не звонил.

– Сеньор Саймон, у нас проблема, – сказал Матео.

Захария выслушал доклад о том, что чернокожий по имени Бене Роу и белый по имени Халлибертон пришли в музей с целью изучить его архивы. Австриец был доволен, что хранитель выполнил отданные ему инструкции: немедленно информировать его обо всех, кто интересуется архивными документами. Их обнаружил его дед, а отец защитил, сделав взнос, позволивший открыть в городке музей. Так кубинские евреи создали на острове нечто важное – и все получилось.

– Что мне делать? – спросил Матео.

– Пусть смотрят все, что пожелают, – сказал Саймон. – Я перезвоню позже.

* * *

Выйдя из квартиры, Элли отошла от дома на достаточное расстояние, чтобы оказаться в одиночестве. Почему отец не мог просто отдать то, что оставил дед? Она не просила его геройствовать, не просила об участии. Речь шла о том, чтобы исправить несправедливость, совершенную тысячи лет назад, а вовсе не о восстановлении их отношений. И не о нем, когда он единственный раз в своей жалкой жизни попытался поступить правильно.

Беккет недавно приняла новую для себя религию, но хорошо знала о еврейском укладе жизни. Она видела, как жили ее дедушка и бабушка, и хотела стать такой же религиозной еврейкой. И если ей удастся помочь восстановить то, что многие считали священным, это будет здорово.

Однако у нее появились вопросы.

Почему дед не хотел того же? Почему хранил тайну сокровищ Храма? Почему ничего не рассказал ей? Быть может, все дело в тех людях, о которых ее предупреждал Саймон?

Но сейчас Элли знала только одно – она не может иметь дела с отцом.

Поэтому она вытащила из кармана телефон и позвонила по первому номеру в его памяти.

* * *

Бене совсем не нравилось происходящее. Конечно, он ничего не мог сказать Халлибертону, потому что тогда его друг начал бы задавать вопросы, на которые Роу не хотел отвечать. Широко улыбающийся хранитель вернулся с сотовым телефоном в руках и повел их в лишенную окон комнату с деревянными полками и пластиковыми контейнерами, забитыми дневниками, старыми книгами и пергаментами. Архив был систематизирован, на полках и контейнерах имелись указания на место и время, к которым относились хранящиеся в них бумаги. Трею не слишком понравилось качество хранения, но сами документы произвели на него огромное впечатление.

– Здесь четыре контейнера с документами, относящимися к семнадцатому веку. Мне еще ни разу не доводилось видеть столько в одном месте! – восхитился он.

– Постарайся побыстрее с ними разобраться, – попросил марон.

– Это может занять часы.

– У нас столько нет.

– Что-то не так, Бене?

– Да, Трей. Мы на Кубе. Так что поспеши!

* * *

Том сидел на кухне и жевал кусок черного хлеба. Инна приготовила тушеные помидоры с белым рисом, от которых прекрасно пахло, но у него не было аппетита.

– Последние несколько лет я писал книги, – сказал Саган. – В качестве литературного «негра». Художественная и документальная литература. Все они стали бестселлерами. Некоторые даже вышли в топ.

Он отвечал на вопрос коллеги, чем занимался после скандала.

– У меня это хорошо получается, а писатели, на которых я работаю, хотят, чтобы я оставался невидимым, – объяснил журналист.

Третьякова пила кофе и почти ничего не ела.

– Ты всегда был хорош в том, что делал, – сказала она задумчиво.

Тому нравилась эта практичная женщина, и он решил рассказать ей правду.

– Меня подставили, Инна. Мне подбросили историю об израильских экстремистах, сфальсифицировали мои основные источники и большую часть информации. И сделали все очень грамотно. Я ничего не заподозрил. Все выглядело правильно и основательно. И я до самого конца не понимал, что происходит.

– Кто это сделал? – удивилась Третьякова.

– Есть целая команда, которая занимается подобными вещами. Похоже, своими репортажами я вызвал раздражение обеих сторон на Ближнем Востоке. Поэтому, сами о том не подозревая, они одновременно обратились к этой команде.

– И нет никакой возможности доказать, что тебя подставили?

Репортер покачал головой.

– Они грамотные ребята, – повторил он.

– Я всегда знала, что должно быть какое-то объяснение тому, что случилось. Томас Саган никогда не был лгуном.

Том ценил доверие коллеги.

– И никто тебя не поддержал, Томас? – уточнила она.

Он подумал о Робин Стаббс, которая оставалась с ним – некоторое время, – и вздохнул.

– У них имелись неопровержимые доказательства, а я мог противопоставить им только свое слово: я этого не делал. Они придумали безупречный план, и я не смог обнаружить в нем ни одной зацепки. Я только через год узнал, кто так со мной поступил.

Затем Саган рассказал Инне о субботнем утре в книжном магазине «Барнс энд Ноубл» – в первый раз он поделился с кем-то тем, что тогда произошло.

– Я ужасно сожалею, – повторила его подруга.

– Как и я.

– Твоя дочь – это проблема.

Журналист рассмеялся.

– И почему у тебя сложилось такое впечатление?

– Она не понимает, что делает, но думает, что ей известно все на свете.

– В двадцать пять лет я был очень на нее похож. К тому времени я уже женился и считал, что не могу совершить ошибок.

– Почему ты позволил ей уйти?

– Она вернется.

Инна задумалась, а потом на ее лице появилось понимание.

– Ты считаешь, что ее послал Саймон?

– Тогда все становится на свои места. В церкви они говорили как старые друзья. И она хотела уйти с ним, пока Саймон ее не предал.

«А возможно, это тоже часть игры», – пришло вдруг Тому в голову.

– Когда Элли нашла тебя в катакомбах, она бежала или шла? – спросил он Третьякову.

– Шла. Почему ты спрашиваешь?

– Она была спокойна?

Инна кивнула.

– В нас стреляли. Она убежала. А потом просто подходит к тебе, совершенно незнакомому ей человеку, и ждет меня?

Мужчина увидел, что коллега его поняла.