Немедленно она оказалась в его крепких, плотных объятиях и поняла, как же истосковалась по ним. Как была рада быть вместе, рядом, и какое счастье, что он не сгинул, не погиб, что его вылечили, поставили на ноги! И он – здоров и, кажется, весел, и даже проявляет к ней интерес, окружает своими руками и своей любовью!

– Господи, как хорошо, что это ты! – прошептала Настя. – Какая же я была дура! Непроходимая дура и эгоистка!

– Это еще почему? – усмехнулся молодой человек. Он не размыкал объятий и любовно глядел на нее сверху вниз.

– Потому что я тебя в этот несчастный Казацк послала! Не остановила!

– И прекрасно! Я мало того, что все про тебя выяснил – и еще замечательный материал нарыл! Все, как публика любит: побочный ребенок, странное удочерение, таинственное убийство.

– Ага, и по голове получил так, что еле выходили.

– Это уже детали.

Они оторвались друг от друга, и она впервые смогла рассмотреть его – до этого был только исходящий от него милый запах, уже успевший стать родным и теперь круживший голову; только тепло и сила его рук.

– Боже мой! Тебе же холодно!

Родители привезли ему в госпиталь спортивный костюм, но в столицу успела прийти настоящая осень, и сейчас, под вечер, температура падала до нуля.

– С тобой не холодно.

Заметила она и обритую налысо, начинающую отрастать и забинтованную голову, и страшную его худобу, и тени под ввалившимися глазами – нет, совсем не бодрой прогулкой оказалась его экспедиция в город Настиного детства! И ради нее он пошел на такие жертвы! Милый, милый!

Она даже почти не заметила, как произнесла последние два слова вслух. Всегда для нее любовные отношения были только безделицей, в которую она была вовлечена и которой была увлечена в той или иной степени – и даже с Артемом раньше они оставались интересной, сладкой, но все-таки игрой. И только теперь стали жизнью. Естественной, как дыхание. Жизнью, когда о партнере думаешь и заботишься едва ли не сильней, чем о себе самой – порой до полного самозабвения.

– Дурачок, ведь ты замерзнешь! Иди в тепло!

– Пошли.

Он цепко схватил Настю за руку, и они вместе ринулись к главному зданию госпиталя. Навстречу им в полутьме попались три женщины средних лет – вероятно, врачихи, а может, медсестры или поварихи, спешившие к проходной, побыстрее добежать до трамвая, оказаться дома. Все внимательно и ревниво оглядели пару, в их глазах читалось: какой прекрасный молодой человек – болезнь пройдет, а сила и красота останутся, – а вот девчонка, что с ним, парня совсем не стоит, провинциалка какая-то, захомутала обаяшку! (Женщины ведь обычно не считывают, тем более при беглом знакомстве, за что парни предпочитают других.) Дамочки, столь любопытные к паре, ничего между тем не сказали ни по поводу незаконного проникновения девушки на территорию госпиталя, ни относительно очевидного нарушения режима со стороны Артема.

Он уверенно вел ее – однако уклоняясь в сторону от сияющего огнями и электронным табло главного входа.

– Там, где есть солдаты-срочники, – со смехом нашептывал девушке молодой человек, – там наверняка имеется и дырка в заборе, и укромные уголки в корпусе.

– Ты сам-то от солдатиков недалеко ушел!

– Обижаешь! Я лейтенант запаса, военно-учетная специальность девятьсот тридцать пять два ноля, офицер психологической борьбы, со знанием иностранного языка. В общем, эмерикэнские солджерсы, – сказал он с намеренным акцентом, – ви есть окружены, сопротыфление бесполезно!

Балагуря подобным образом, он повлек девушку за угол корпуса, а там втащил в неприметную дверь без опознавательных знаков. Вынул из кармана тренировочных ключ и запер за собой – поистине, в госпитале он обжился, – не думала она, что Артем настолько прохиндей!

Света зажигать не стал и по ступенькам потянул ее дальше. Они поднялись в большую комнату – скорее, даже зал, стены которого по периметру были увешаны стендами. (Сквозь незашторенные окна помещение освещали уличные фонари.) Выделялись старые фотографии, нарисованные звезды Героев войны и красные знамена.

– Что это? – прошептала Настя.

– В каждой уважающей себя воинской части должен быть музей.

– А ты к нему какое отношение имеешь?

– Любопытство, моя дорогая, сгубило кошку. Иди сюда.

– Нет, я не могу так сразу. Да и потом, тебе вредно. Подожди. Давай поговорим. Мы так давно не виделись. Я так соскучилась.

– Вот именно, – пробормотал он, властно снимая с нее куртку и одновременно обнимая и усаживая на какой-то стол или парту.

– Нет, стой! Я хочу услышать, что ты узнал. Ты ведь для меня ездил в несчастный Казацк?

– Конечно, для тебя.

– Вот и рассказывай.

И здесь мы оставим наших героев.

Потому что, во-первых, нескромно подглядывать за молодыми, а каждая любовная игра – она ведь интересна только ее участникам, а со стороны выглядит пошлой и занимает одних только эротоманов. А во-вторых, мы уже знаем основное, что удалось выяснить Артему, а именно: семьей Подгребцовых Настя тоже была удочерена, причем в младенчестве, и кто ее настоящие родители, по-прежнему неизвестно; а убийство тех, кого она считала своими отцом и матерью, на самом деле заказал сводный брат Подгребцова по фамилии Свиргун, который нынче прекраснейшим образом расположился в принадлежавшем им доме.

* * *

Юля знала, где Кристина работает, где живет, бывает. Оставалось на первый взгляд незначительное: подкараулить девчушку в тихом уголку. Но это столь малое (в сопоставлении с огромной массой всего, что удалось о ней выяснять), а именно подстеречь, оказалось одновременно и самым трудным.

Проживала ровесница в квартире в Спиридоновском переулке. Старый, начала века, шестиэтажный, замкнутый с четырех сторон дом; на обоих въездах во двор – шлагбаумы; подъезды оснащены домофонами; две или три видеокамеры. Странно, что обычных прохожих пока пускают внутрь двора, не требуя пропуск. Юля приехала сюда однажды спозаранку, вычислила подъезд, где обитает Кристина; сидела на лавочке под облетевшим кустом сирени, мерзла, делала вид, что ждет, играла в телефон; нервы были напряжены, все думала, что вот-вот подойдут, потребуют предъявить документы. Дождалась наконец выхода особы – та сделала по двору, в буквальном смысле, пятнадцать шагов, села в крошечную машинку и была такова. Единственное, что успела и на что решилась Юля, – при свете дня и под прицелом сотен враждебных окон и бездушных объективов сфотила автомобильчик, девичью игрушку. Потом сверилась с Интернетом: фига-се, машина не просто крошка, а, оказывается, «Мерседес Брабус». Вот они, родители-толстосумы, ни в чем девочка отказа не имеет!

Аналогично и возле работы. (Туда Юля, она упорная, наведалась на следующий день.) К шикарному офису подкатило знакомое желтое авто. Припарковалось на охраняемой стоянке. Оттуда выскочила девица и исчезла в хорошо охраняемом билдинге из стекла и алюминия.