В этот момент Катька понимала язык. Это значило «Для чего вы оставили нас?».

С врезавшейся в перрон третьей лейки смотрели оцепенелые америкосы.

Прозрачные орлы больше не пели, белые вороны не издавали своих нежнейших звуков, длинношеие слоны не забредали на окраины городов. Все здесь было для человека, а человека больше не было. Земляне не в счет.

Здесь птицы не поют, деревья не растут. Перестали звенеть лиловые колокольчики, не плясали у поверхности вод четырехконечные морские звезды. Только фрукты зрели и наливались, потому что не могли свернуть этого процесса. Но и для фруктов, наверное, это был последний сезон.

На второй день Игорь сводил Катьку в церковь. Церковь была высокая, пирамидальной формы, похожая на искусственную елку «Интэко» в районе Курского вокзала. Она была построена из очень дорогого и жаропрочного материала, а потому не пострадала в огне. Было что-то особенно жалкое в том, как бородатый Кракатук, длинноволосая Аделаида и маленький Тылынгун, все очень похожие друг на друга, с глазами навыкате и припухшей нижней губой, смотрали на входящих. Кажется, они смотрели на них с надеждой. Катька постояла у колыбели Тылынгуна, хотела положить ему записку, но вспомнила, что не знает языка. Тылынгун вряд ли понимал по-русски. Впрочем, как выяснилось, по-альфовски он тоже не понимал.

Но что удивительно, — все как-то устроилось, и в самом скором времени. Катьке иногда даже казалось, что эвакуаторы все-таки знали друг о друге и находились в тайном сговоре. С помощью Любови Сергеевны они обеспечили себя риэлтором, стоматологом, ветеринаром, бабушка вообще была мастером на все руки, дядя Боря с поразительной легкостью осваивал любую технику, Майнат великолепно взрывала все, что двигалось и не двигалось, и даже у Сереженьки был уникальный талант — представьте себе, пригодился его строительный навык, чудесная способность созидать неожиданные вещи из запчастей, совершенно к тому не предназначенных. Он прекрасно строил жилища из обломков — большая часть домов в столице оказалась категорически непригодна для жилья, альфовцы умудрились как-то уж очень безжалостно расхреначить свою планету, и все это в считанные дни; поистине они во всем были впереди — в том числе и в разрушительных технологиях. Некоторые дома выглядели вполне целыми, но все перекрытия внутри обратились в труху, так что селиться можно было только в малоэтажных коттеджах с железобетонными перекрытиями, которые риэлтор наметанным взглядом мастерски выцеплял среди остальных строений. В обычные здания лучше было даже не заходить — все могло сложиться карточным домиком от малейшего сотрясения, или все двадцать пять этажей обрушивались на неосторожного посетителя; риэлтор четко определял, где жить, а наш Сереженька подлатывал потолки, заделывал дырки в стенах и при помощи дяди Бори залатывал водопровод. Во всем, что он делал, был какой-то странный дефект: он ничего не умел строить просто так, с нуля, но мастерски латал, чинил, ставил заплатки — то есть приводил в порядок то, что уже было сделано до него. На Земле проблема была в том, что всякое дело приходилось делать самому — а Сереженька умел восстанавливать только то, что было уже разрушено. Так восстановил он катькину жизнь, пока ее не разрушил эвакуатор, на этот раз окончательно; так чинил свои вечные домики, переплетал веточки и клеил аппликации из чего попало. В его руках сломанные вещи обретали вторую жизнь — пусть они были уже невосстановимы в прежнем виде, зато в новом выглядели презентабельно и даже как-то задорно: вот, мол, на нас поставили крест, а мы еще очень даже ничего! На новой планете задача его облегчалась тем, что предназначения почти всех здешних вещей он не знал, и Игорь только головой качал, глядя, как Сереженька скрепляет провода с помощью щипцов для колки орехов, подпирает стены специальными звукозаписывающими панелями или конопатит щели гигиеническими прокладками.

Полковник Велехов занялся военной подготовкой. На планете, в самом деле, было это как-то запущено. Альфа далеко не соответствовала своему гордому названию. Как угодно, а кое-что из земного опыта следовало сюда привнести — может, теперь планета сможет противостоять внешнему натиску или внутреннему кризису, а то и обоим вместе, как было в этот раз. Не зря же он сделал блистательную карьеру в российских войсках. Полковник Велехов устроил для всех обязательную физзарядку — не показушную, как в российской армии, а тщательно продуманную; вместо бегов с полной выкладкой и тупой маршировки ввел комплекс упражнений по биомеханике, которую разучил при помощи Любови Сергеевны, а по вечерам писал устав гарнизонной и караульной службы. Он придумал даже элитное подразделение «Альфа», в честь родного солнышка, но пока не мог его укомплектовать, потому что Игорь, пользуясь непременным правом любого эвакуатора, от тренировок наотрез отказался, а дядя Боря не подходил по возрасту, да и других занятий у него хватало. Покамест он отводил душу, по-суворовски воспитывая Лынгуна. Правда, у него имелся резерв — десяток американских тинейджеров, которых привез полковник Тылык на третьей лейке.

Полковник Тылык, не подумайте плохого, очень любил детей. Он честно пытался действовать по науке, отбирая среди американцев образцовых представителей всех земных рас — ведь именно в Штатах, в плавильном котле, можно было встретить их всех на сравнительно обозримом расстоянии; он долго мучился, собирая свою коллекцию, но потом всех оставил на Земле, а спас в полном составе семью Стоунов, воспитывавшую семерых приемных детей и трех своих. Стоуны были евангелистами и много занимались благотворительностью. По основной специальности Пол Стоун был геологом, а его жена — поварихой, так что колония выживших пополнилась знатоком полезных ископаемых и отличной кухаркой. Что до многонационального и пестрого детского коллектива, эти дети могли со временем дать жизнь новому населению планеты — потому что бросать ее просто так было жалко, да и починить копулятор в лейке Велехова оказалось практически невозможно; надо было сваривать новый, а это требовало времени.

Бабушка на всех готовила, разбила огородик, договаривалась с цветами и плодами — и пара лиловых колокольчиков нехотя зацвела у нее, сначала выпустив из потрескавшейся почвы зеленый побег, а потом плавно развернув его в лиловую ароматную воронку. Из воронки пахло гарью, но с каждым днем слабей, и даже начинал пробиваться какой-то новый аромат, немного похожий на «Ландыш серебристый». Чтобы окончательно чувствовать себя дома, бабушка выгородила на окраине столицы четурехугольный участок земли, сама сбила крест из двух обломков чего-то непонятного (Игорь утверждал, что это лопасти разбившегося выртылета) и написала на нем: «Кузнецов Игорь Алексеевич. 1912–1993». Теперь у нее была могила деда, и можно было ухаживать за ней, совершенно как в Брянске.

Даже Подуша нашла себя, сделавшись фактической хозяйкой зверофермы, которую разбили на окраине столицы, на бывшем открытом стадионе для игры в тургынгун. Из былысок для тургынгуна соорудили загончики, туртышки превратили в кормушки, а прушки — в поилки.

Прушка — такая штука, в общем, тебе не понять.

Мне не понять? Почему это мне не понять? Может, ты скажешь, что я и в тургынгун не умею играть?