— Нету там теперь механизмов, — устало сказал Филин. — Никаких, включая кукол. Рассыпалось всё, мороза не выдержало. Хватит, пусть сами девиц рожают.

Амальгамссен выдохнул, да так, что у Лизы все кудряшки дыбом встали. Надо же, такой здоровенный, и всех боится!

— Ага, ага… — Инго дочитал послание. — Воевать больше не собираются. Лизку сватать пока раздумали. Дышим спокойно.

— Да что ты говоришь? — покосился на него Филин. — Насчет спокойно дышать после обсудим, Ваше Величество.

Массивная дверь тронного зала тихо приотворилась.

— Это обязательно — так галдеть? Не позавтракав и без кольчуг? — поинтересовалась королева Таль, невзначай дернув подвернувшуюся внучку за хвостик. Лиза вздохнула с облегчением. — Филин, можно тебя на минутку?

— Не позавтракав? — усмехнулся Филин, подходя поближе. — И без кольчуги?

— Ну на минутку, — попросила Бабушка. Лиза даже рот разинула: оказалось, что Бабушка заметно ниже ростом небольшого Филина! А ей-то она всегда чуть ли не океанским лайнером казалась!

— Все живы, — с укором сказал Филин. — Все вернулись. А ты шуметь…

Амальгамссен хлопнул себя по лбу так, будто осу убивал.

— Ёлки гнутые, чуть не забыл. Эта! Ну как её там! Ну, вот! — он порылся в недрах хламиды — там зазвенело — и извлёк на свет куколку. Такую маленькую хорошенькую куколку с аккуратной челочкой и в чёрной маечке. Лиза хихикнула. Необыкновенно молчаливый Костя кашлянул, но сказать ничего не посмел.

— Тоска… — с чувством протянул Филин. — Её же надо домой вернуть, мамочке… Тьфу!

— А может, мы отнесём? — вкрадчиво спросил Лёвушка.

— Нет уж, — отмахнулся Филин. — Знаю я вас. Ещё в помойку по дороге зашвырнёте или в Чёрной речке утопите. А там и так не очень чисто. Лучше я сам. Идём, Инго. А вы все — марш с глаз моих долой.

— Куда? — испугалась Лиза.

— Куда-куда, завтракать.

* * *

Филин с Инго не стали досматривать, как расколдованная Юлечка с громким рёвом улепетывает прочь по набережной Мойки и на бегу размазывает по лицу остатки ведьминского макияжа — не до того им было. Бродячий Мостик ещё не успел растаять в тумане, а они уже шли по узкой радингленской улочке, направляясь окольными тропами обратно во Дворец. Шли и молчали каждый о своём — не то юный дед со взрослым внуком, не то пожилой отец с молоденьким сыном, не то обожаемый научный руководитель с преданным учеником. Утренний Радинглен поразительно похож на Петроградскую сторону. Редкие ещё прохожие, кланяясь и делая реверансы, посматривали на короля и волшебника с лёгким удивлением.

— Огорчаться тут нечего, — вполголоса говорил волшебник. — Ясно, что ты сделал всё, что мог. Беда в том, что ему нельзя было отдавать фон Штамма. И Коракса. Эх, Коракс…

— Филин, простите меня…

— За что тут прощать… Просто было очень страшно. А теперь непонятно чего ждать. Он отличие от тебя, уж прости, магов убивать умеет. Так, чтобы их силу себе забирать. И не только силу, но и всё, что они могут. Не так уж мало они могли.

— А теперь у него ко мне масса вопросов…

— К тебе? — невесело усмехнулся Филин. — Мания величия у тебя, король Радингленский. Тьфу! Что совой о пенёк, что пеньком о сову — всё равно сове не жить. Нам он будет вопросы задавать! Нам всем! Это же наша с тобой общая напасть! Эх, а я только начал придумывать, чем занять грядущие годы томительной скуки!

— Есть ещё одна штука, Филин. Я у него… в кабинете был. Так вот, там на столе план Петербурга лежал. — Инго взглянул в небо. — И что нам теперь делать?

— Как — что? — возмутился Филин, отворяя потайную калитку в парковой ограде. — Ждать! А ты в сентябре вместе с Книгой — марш в Амберхавен! Учиться, остолоп!

Лиза ещё издалека увидела, как они идут по дорожке парка.

«Ага, секретничают, — принцесса Радингленская залезла с ногами на подоконник. — Темнят. Ничего-ничего, вот вырасту вам на радость и сама темнить буду».

Да и не послесловие это вовсе. Раз начавшись, истории не кончаются, так и у этой сказки есть не только «во время», но и «до» и, надеюсь, «после». Можно, конечно, сказать, что этот эпизод — начало большой редингленской истории, но ведь все наверняка началось гораздо раньше…

Ваша Александра Егорушкина

(Осень, пятьдесят седьмой)

— Простите, что вмешиваюсь в ваши сны.

Скрипачи, просыпаясь в семь утра в трамвае тридцать шестого маршрута, сначала проверяют, стиснута ли левая рука на ручке футляра с инструментом, и уже потом открывают глаза, отчего в пустом — воскресенье — трамвае на мгновение вспыхивает ослепительно голубой свет. Женщина, стоявшая над ним, была бы удачным продолжением любого сна. Из-за её спины били солнечные лучи. Он не мог как следует рассмотреть её лица, но волосы у неё были рыжие.

— Простите, что вмешиваюсь в ваши сны, — повторила она с улыбкой, — но своего нечасто встретишь.

— Здравствуйте, — робко сказал скрипач, чуть поёжившись — то ли от осеннего холодка, то ли от её взгляда. — Садитесь, пожалуйста, — спохватился он, вскакивая и спросонья не сразу сообразив, что в трамвае больше никого нет. Дама, чуть заметно усмехнувшись, медленно опустилась на сиденье напротив и медленно закинула ногу на ногу, продолжая глядеть ему в глаза — сначала сверху вниз, потом снизу вверх. Семнадцатилетний скрипач покраснел и тоже сел на место.

Просвеченный солнцем трамвай вырвался за черту города, прибавил скорость и теперь бойко дребезжал вперед, вперед, к заливу. Обычно скрипач ехал на нём дальше, на работу, на часовой завод. Сегодня ему надо было выходить раньше, у Володарской.

— Нет-нет, я вам не снюсь, — произнесла она, прежде чем он успел хоть что-то сказать. Голос у неё был низкий, хрипловатый. Такие голоса скрипач слышал в трофейных фильмах. И таких женщин он там тоже видел — среди чёрно-серых теней на экране. «Голубой ангел». Только ей к тому же было за пятьдесят. И она никак не могла выйти из фильма и оказаться в дребезжащем трамвайчике, мчащемся к Стрельне. Она вообще была не отсюда. И оттого, что она каким-то образом очутилась здесь и теперь сидела напротив него, скрипачу показалось, что он проснулся в какую-то другую реальность. Нет-нет, все было то же самое: и трамвайчик, и блеск рельс, и ветер, который влетал в неплотно прикрытое окно и гонял по пустому вагону какую-то бумажку. Но мир за стеклом будто протерли влажной губкой. Охра, краплак, лимонный кадмий, кармин шелестели по обе стороны дороги, голубой ветер рвался в окно, рыжий солнечный свет плясал по стеклам. Он не выдержал и прикрыл глаза рукой от солнца.

— А вот этого вам делать совсем не нужно. Вы можете смотреть на солнце и так. Причем двумя глазами сразу.