— Ужасное убийство Царя, беззащитной Царицы, прекрасных царевен, больного и милого отрока — злодеяние, за которое надо мстить, искать потомков убийц, потомков, затеявших на Руси кровавую смуту, рубивших саблями священников, стрелявших из пушек в крестьян, кинувших за колючую проволоку лучших людей страны. Но все это так, если Царь — обычный земной человек. Но он — святой. Он — на небе. Он с неба видит виноватых и правых и всех прощает. Он взывает не к отмщению, которое продлит нашу русскую пагубу, нашу русскую смуту, а к прощению, к забвению обид, к взаимному примирению. Он, святой, спасал нас во время войны. Он, святой, спасет нас во время нашего больного и хрупкого мира…

Алексей чувствовал, как душа наполняется восхитительным светом, близким к обмороку счастьем. Женщина в лазурном платье превратилась в облако лучистого света. Кубок с темно-красным вином пламенел у глаз. Надпись «Чаша сия» была живой, струилась, приближалась к губам.

— Или, может быть, я ошибаюсь? Может быть, все не так? — слабея, боясь потерять сознание, слыша восхитительную музыку, чувствуя, как в сердце открылся алый прожектор, из которого плещет божественный свет, он пригубил чашу.

— Боже правый! — воскликнул отец Феофан. — Икона государя мироточит!

Все обратили глаза к иконе. Из нее густо, многими струями, изливалась тягучая алая влага. Из глаз, из красной перевязи, из летящего в небе ангела. В золотистом поле иконы открывались скважины, и из них начинала течь густая, как варенье, кровь, чертила на иконе длинные струи, капала на пол.

— Чудо, великое чудо! — крестился митрополит Арсений. — Вы, Алексей Федорович, были услышаны Государем. Он встретил вас, как наследника. Вы — престолопреемник. Господи Правый!

Он вышел из-за стола, низко, до земли, поклонился Алексею, так что усыпанная бриллиантами панагия коснулась пола. Монахи кланялись вслед за митрополитом. Камера снимала мироточащий образ Царя, склоненных монахов, изумленного, почти бездыханного Алексея.

Экс-президент Виктор Викторович Долголетов, он же Ромул, весь вечер провел в обществе конструктора ракетных систем, который рассказывал Ромулу о новой баллистической ракете «Порыв». Новейшая русская ракета была способна облететь вокруг земного шара и нанести удар по Америке с любого направления, в обход противоракетных установок противника. Серийное производство «Порыва» предполагалось начать к моменту возвращения во власть Долголетова, когда во всю мощь зазвучит имперский голос возрожденной России, претендующей на утраченные окраины. Америка, истощенная кризисом, окажется не способной противодействовать российской экспансии, а русское Развитие обеспечит стране современные технологии, новейшее вооружение, новые политические аргументы в международной политике.

— Мы преодолели, Виктор Викторович, отставание в элементной базе, и теперь все комплектующие «Порыва» выполняются в России.

— А этот строптивый хохол с лицом, похожим на рашпиль, обещал перекрыть нам поставки с «Южмаша», без которых в России якобы не взлетит даже сигнальная ракета. — Ромул рассматривал фотографию опытного образца «Порыва», готового к стартовым испытаниям, — волны хвойной тайги, бетонная чаша старта, белый бивень ракеты. — Правда, что Украина может начать производство собственных баллистических ракет?

— Разве что из сала, Виктор Викторович. Обстрел российской территории окороками и салом, — засмеялся конструктор.

— Когда мы объединим Россию и Украину, я определю этого строптивого парня в «Музей голодомора». Пусть изображает там людоеда. А мы будем строить империю.

— Вы приедете на испытание «Порыва»?

— Именно я, а не нынешний наш президент. Это не его епархия. Пусть строит правовое государство, а мы с вами будем строить империю с ракетами и подводными лодками.

Расстались дружески — высокий, седой, с аскетическим лицом конструктор и изящный, ироничный и властный Ромул, по-сталински требовательный и заботливый.

Еще некоторое время он расхаживал по гостиной, раздумывая, не отправиться ли ему на Съезд потомков именитых родов России. Его прельщала мысль показаться в обществе праправнуков Пушкина и Толстого, Мусоргского и Боратынского. Но смущал комизм ситуации, когда множество Пушкиных, похожих на пращура, — все курчавые, толстогубые, с бакенбардами, — затеребят его, выпрашивая пенсии, требуя возвращения фамильной собст– венности в Михайловском, Болдине и на Мойке.

Включил телевизор. Шла малозаметная передача «Русский взгляд», финансируемая патриархией. Степенные батюшки, благоразумные проповедники, освящения колоколов, перенесение мощей. Вдруг увидел странно знакомое молодое лицо — высокий лоб, золотистая бородка, ясные, чуть выпуклые глаза. Возникла икона с изображением Царя-Мученика. Поражало сходство царя и молодого человека. Ромул с изумлением наблюдал митрополита Арсения, державшего в руке серебряный кубок. Молодой человек что-то говорил о святости Царя, о спасении через эту святость больного и хрупкого мира, о предназначении России. Крупно, близко появилась икона, из которой проступало сочное алое пятно, похожее на красную розу. Текли блестящие кровяные струи, заливали икону.

— Чудо, великое чудо!— воскликнул митрополит Арсений.— Вы, Алексей Федорович, были услышаны Государем. Он встретил вас, как наследника. Вы — престолопреемник. Господи Правый!

Сюжет завершился без комментариев. Снова последовали богомольцы, крестные ходы, рассуждение об основах православной культуры.

Ромул был раздосадован. Второй раз на телеэкране появлялся молодой человек, кажется, Алексей, которого представляли как наследника российского престола. Обе программы были малозначительны. Но в совокупности вырисовывался некий проект, смысл которого был неясен, возникала тенденция, вызывавшая беспокойство. Ромул чувствовал, что все это странным образом касается его. Между молодым человеком с золотистой бородкой и им самим существует невнятная связь. Словно между ними протянута невидимая трубочка, соединяющая их сущности, и часть его, Ромула, сущности начинает по трубочке перетекать к молодому человеку. Это было наваждением, трубочка исчезла, но тревога не пропадала. Он позвонил Виртуозу:

— Илларион, что это за странный персонаж появился в Moскве? Сначала у монархистов, теперь у монахов. Будем венчать его на царство? В России восстанавливается монархия? Но почему я об этом ничего не знаю? Может быть, мне дадут место при дворе? Хотя бы камер-юнкера? — Ромул иронизировал, старался быть легкомысленным, но в голосе его звучало раздражение, которое почувствовал Виртуоз. Его уличали, подозревали в вероломстве. Интуиция Ромула угадывала интригу, указывала на признаки опасности.

— Не обращай внимания, — так же легкомысленно, со смехом, ответил Виртуоз. — Зачем мне обременять тебя пустяками? Это часть антикоммунистической технологии. Мы должны постоянно пугать коммунистов двумя вещами. Судом за убийство царя и выносом Ленина из мавзолея. Уже мне звонил дядюшка Зю и просил разъяснить ситуацию.

— Вот видишь, теперь и я звоню. Возник некий хаос.

— Есть теория управления хаосом. Мы ею владеем, а коммунисты давно уже нет. Ко мне приехал один американский ученый из Санта-Фэ. Специалист по управлению хаосом. Блестящий знаток. Не хочешь с ним повидаться?