В двери показалась сгорбленная фигура Ходди.

— Ну просто дзен-буддист какой-то, в духе Кельвина Кляйна, — объявил он.

Так кто же такой Дерек Гудмен — слегка сумасшедший, одержимый собиратель книг или коварный обольститель? «Пожалуй, — подумала Клер, — эта комната больше соответствует его образу, чем остальные».

— В шкафах ничего, — продолжал между тем Ходди. — А, так вот, значит, где он отдыхал от всех этих книг. Под кроватью смотрели? В туалетном столике?

Клер покачала головой.

— Мне как-то дико заглядывать в его ящики с нижним бельем.

Тогда Ходди сам быстро проверил туалетный столик, а Клер заглянула под кровать.

— Ничего нет, — доложила она. — Даже пыли.

— Успела побывать уборщица, — сказал Ходди, — Мусорные корзинки пустые.

Клер бегло осмотрела ванную комнату. Ничего необычного. Как и спальня, она выглядела более или менее как у всех. Безупречно чистая, ни пятнышка, в душевой кабинке со встроенной ванной обязательных предметов по одному экземпляру: мыло, шампунь, гель для бритья, одноразовая бритва. В настенном шкафчике еще несколько: одноразовые станки для бритья голубого, оранжевого и розового цветов, бутылочка с жидкостью для контактных линз, спрей против грибкового заболевания ног. Никаких лекарств — их, должно быть, забрала полиция. Клер закрыла зеркальную дверцу шкафчика и увидела в ней стоящего у нее за спиной Ходди.

Она обернулась к нему.

— Ужасно противно все это.

— Согласен.

— Как представлю себе, что, когда я умру, незнакомые люди станут рыться в моих вещах…

— И обсуждать, и делать выводы.

— Да.

Она даже вздрогнула при этой мысли.

— Какой отсюда вывод? Надо заводить детей, согласны? По крайней мере, этим будет заниматься не чужой тебе человек, а твой ребенок.

Клер минутку подумала.

— Не могу понять, чего в ваших словах больше, цинизма или практичности.

— Всего понемножку.

— У Дерека Гудмена была семья?

— Брат, живет в Лос-Анджелесе. Должен приехать на поминальную службу.

Ходди направился в сторону кабинета. Но вдруг остановился, застывшим взглядом уставившись на дверь спальни.

Она была открыта, но было видно, что к ней что-то прикреплено: большой лист бумаги или плакат. И еще один на стене. Ходди открыл дверь шире, а Клер подошла поближе.

К двери и к стене возле нее кнопками были прикреплены две карты Лондона — но не современного Лондона, а копии каких-то старинных карт. На одной стояла дата — декабрь 1666 года — и были обозначены места, пострадавшие от Большого пожара. Другая была вычерчена еще раньше, в 1658 году, и включала не только Лондон, но и Вестминстер, а также часть Сент-Джеймского парка. И на обеих картах стояло несколько аккуратных красных точек. Клер наклонилась поближе и увидела, что все точки пронумерованы.

— Смотрите, на обеих картах они совпадают, — сказал Ходди.

Но она и сама успела это заметить.

Точки, помеченные цифрами 1 и 2, помещались к востоку от Флит-ривер, цифрой 3 — на территории Сент-Джеймского парка, цифрой 4 — неподалеку от Пэлл-Мэлл, цифрой 5 с вопросительным знаком — в Саутуорке и, наконец, цифрой 6 — снова неподалеку от Флит.

— Тсс… — вдруг произнес Ходди.

Встревоженно прислушавшись, оба затаили дыхание… как вдруг в замке входной двери повернулся ключ и в квартиру кто-то вошел.

19 ноября 1672 года

Рано утром Анна отправляется навестить мистера Хенли и, придя, обнаруживает, что доктор Стратерн уже там. Он сидит на трехногой табуретке рядом с койкой и всматривается в лицо больного. Пока глаза ее не свыкаются с острым, вышибающим слезу ароматом конюшни и царящим в помещении для сбруи полумраком, ей кажется, будто они о чем-то шепчутся. Но, подойдя ближе, она видит, что это было бы невозможно.

Услышав ее шаги, Стратерн поднимает голову и встает. На приветствия они времени не тратят и молча наклоняются над своим пациентом. Лошадиная попона откинута, открывая неподвижно лежащее тело Хенли и его перевязанную ногу. Веки его плотно сомкнуты.

— Когда это случилось? — спрашивает Анна.

Наверное, прошло не более двух часов. Лицо мистера Хенли мертвенно-бледно, но в нем еще нет того синеватого, мраморного оттенка, которое оно примет, как только вся кровь скопится в нижних конечностях.

— Около часа назад. Капитан сообщил, что сначала Хенли лежал спокойно и мирно, а потом по всему телу прошла сильная судорога, и он умер.

— Так и не приходил в себя?

— По-видимому, нет.

— Мне надо было остаться с ним, — говорит Анна. — Я могла бы остаться, если бы…

Она умолкает. Ну да, если бы не головная боль и острая нужда в маковом сиропе. Вернувшись домой, она обнаружила, что у нее ничего не осталось, пришлось пить лауданум, а потом она заснула крепким, наполненным кошмарами сном. Проснулась совершенно разбитой, будто не спала, а всю ночь тряслась в карете. Но боль теперь притупилась, почти не чувствуется, словно под натиском лекарства спряталась в самый дальний уголок черепа и не высовывается.

— Вы бы все равно его не спасли, — говорит Стратерн. — Что бы вы для него сделали?

— Поменяла бы пластырь и дала бы сироп, успокоила бы, сказала, что ему скоро станет легче, и он скоро будет здоров.

— А если бы не помогло?

— Я все равно бы сказала, что это ему поможет, даже если бы знала, что толку будет мало.

Он недоуменно смотрит ей в глаза.

— Неужели вы верите, что от ваших слов ему стало бы легче?

— Если нет лекарств, безобидная ложь и человеческое сочувствие способны творить чудеса.

— Вы меня удивляете. Я думал о вас иначе, я не знал, что вы так мало верите в медицину. Ведь это ваша профессия!

— А вы сами давно изучаете медицину, доктор Стратерн?

— Почти уже восемь лет.

— А я всю жизнь. Начала, еще когда стала учиться читать и писать, я помогала матери готовить пластыри и пилюли. Мне кажется, что я занималась этим всегда. Веры в медицину у меня хватает, но, наблюдая за работой родителей и в своей собственной практике, я открыла одну вещь: лекарств, дающих именно тот результат, которого ты хочешь достичь, на свете мало. От того, чему учат в английских университетах, в лучшем случае мало толку, а чаще один вред. Моему отцу повезло, он учился у доктора Сайденхема, который считает, что искусному врачеванию нельзя научиться по книгам, главное здесь — наблюдение и практика. Его примеру я и стараюсь следовать.

— Я слышал, что однажды какой-то юноша спросил у доктора Сайденхема, какую бы книгу он порекомендовал читать студентам-медикам. И доктор ответил: «„Дон Кихота“ Сервантеса».