Мы никогда не относились к своей работе несерьезно, но все-таки в глубине души были склонны считать свою охоту за танками определенного вида спортом. Теперь я понял, что все это уже перестало быть игрой. Если бы я увидел еще один танк после того, как у меня кончились боеприпасы, я протаранил бы его своим самолетом. Я все еще нахожусь во власти неконтролируемой ярости. Орда диких степняков катится к самому сердцу Европы. Неужели никто не сможет отбросить их назад? Сегодня они имеют могущественных союзников, помогающих им техникой. Вдобавок эти союзники открыли второй фронт. Настигнет ли их когда-нибудь справедливое возмездие?

Мы летаем с рассвета и до заката, не обращая внимания на потери, сопротивление противника и плохую погоду. Для нас это крестовый поход. В перерывах между вылетами и по вечерам мы молчим. Каждый исполняет свой долг, стиснув зубы, и любой из нас готов отдать свою жизнь, если это потребуется. Офицеры и солдаты сознают, что дух товарищества спаял нас всех воедино, невзирая на звания и богатство. В нашей части так было всегда.

* * *

В один из таких дней пришла радиограмма с приказом Геринга немедленно прибыть в Каринхалле. Мне безусловно запрещено летать, это личный приказ фюрера. Меня трясет от волнения. Потерять целый день и отправиться в Берлин в сложившихся обстоятельствах! Невозможно. Я просто не буду делать этого! В перерыве между двумя вылетами я звоню в Берлин, чтобы упросить Геринга дать мне отсрочку, пока мы не преодолеем кризис. Надеясь в будущем получить разрешение фюрера, я должен добиться от Геринга разрешения продолжать летать. Немыслимо оставаться в стороне, когда дела так плохи. Рейхсмаршала никак не могут найти. Я пытаюсь связаться с начальником Генерального Штаба. Все они находятся на совещании у фюрера и дозвониться до них нельзя. Но дело слишком срочное. Я намереваюсь использовать все доступные средства, перед тем как сознательно нарушить приказ. В качестве последней меры я пытаюсь дозвониться до фюрера. Оператор на коммутаторе в ставке фюрера не понимает меня. Он почему-то решил, что я хочу соединиться с кем-либо из генералов. Когда я повторяю, что хочу говорить лично с фюрером, он переспрашивает меня:

«Ваше звание?»

«Капрал», — огрызнулся я.

На другом конце линии смеются, телефонист понял меня и соединяется со ставкой. Трубку берет полковник фон Белов.

«Я знаю, чего вы хотите, но умоляю вас не раздражать фюрера. Разве рейхсмаршал вам ничего не сообщил?»

Я отвечаю, что именно поэтому я и звоню, описав серьезность сложившейся на фронте ситуации. Бесполезно. В конце концов, он советует мне лично прибыть в Берлин и переговорить с Герингом. Фон Белов полагает, что мне подготовили новое назначение. Я прихожу в такую ярость, что теряю дар речи и просто бросаю трубку. Во время разговора в комнате царила гробовая тишина. Все знают, что если я закипаю, самое лучшее — дать мне остыть в тишине.

* * *

Назавтра мы оказываемся в Кляйн-Айхе. Я хорошо знаю этот район, так как неподалеку живет наш «танковый приятель» граф фон Штрачвиц. Самый лучший способ забыть о своих неприятностях — слетать в Берлин и еще раз встретиться с рейхсмаршалом. Он принимает меня в Каринхалле. Я был просто поражен — на сей раз Геринг был холоден и раздражителен. Мы переговорили во время недолгой прогулки по лесу. Он сразу открыл огонь из орудий главного калибра:

«Я говорил с фюрером о вас на прошлой неделе, и вот что он сказал мне тогда: «Когда Рудель был здесь, у меня не хватило духу сказать ему, что он должен прекратить летать. Я просто не смог это сделать. Но ведь вы являетесь главнокомандующим Люфтваффе, не так ли? Вы можете сказать ему это, а я нет. Я всегда рад видеть Руделя, но не желаю с ним встречаться до тех пор, пока он не выполнит мое распоряжение». Я повторяю вам слова фюрера, а от себя могу добавить лишь одно: я тоже не желаю больше обсуждать этот вопрос! Мне прекрасно известны все ваши аргументы и возражения!»

Это настоящий нокаут. Я покидаю Геринга и возвращаюсь в Кляйн-Айхе. Во время полета я еще раз вспоминаю события последних часов. Я знаю, что я должен игнорировать этот приказ. Я чувствую, что это мой долг перед Германией, моей родной страной. В решающий момент я должен бросить на чашу весов свой опыт и силы. В противном случае я буду считать себя предателем. Я должен продолжать летать, чего бы мне это ни стоило впоследствии.

Эскадра продолжала полеты и в мое отсутствие. Лейтенант Вейсбах, которого я держал на земле, так как мне нужен был дежурный офицер, отправился на охоту за танками, взял с собой в качестве стрелка фельдфебеля Людвига. Он был первоклассным стрелком-радистом и кавалером Рыцарского Креста. Их самолет не вернулся, и мы потеряли двух наших боевых друзей. В такое время мы должны отдавать все, что имеем, и просто не можем думать о самих себе. Меня эти операции держат в постоянном нервном напряжении, чего раньше не было. Ведь я нарушаю приказ верховного главнокомандующего. Если со мной что-нибудь случится, хоронить меня будут без почестей, как опозорившего мундир. И эта мысль мучает меня. Но я ничего не могу с этим сделать и нахожусь в воздухе с утра до вечера. Все мои офицеры получили наказ отвечать по телефону, что я не на боевом вылете, а просто «куда-то вышел только что». Мы должны ежедневно отправлять в штаб Люфтваффе донесения с указанием количества танков, которое уничтожил каждый из пилотов. Поскольку я «больше не летаю», все уничтоженные мною танки заносятся на счет эскадры. До сих пор мы заносили победы в эту графу только для того, чтобы избежать двойного счета, когда одну и ту же цель одновременно атаковали два летчика. В этом случае делалась запись: «Имя летчика точно указать невозможно, победа занесена на счет всей части». Позднее у нас не раз возникали споры с командованием, которое заподозрило что-то неладное. Раньше мы всегда находили возможность указать имя летчика, а теперь вдруг начал стремительно расти «общий счет эскадры». Сначала мы отговаривались тем, что кто-то из летчиков заметил танк, но спикировали на него все вместе, так как каждый из пилотов рвался увеличить свой личный счет. Однажды, когда я находился в воздухе, к нам прибыл шпион из штаба Люфтваффе, который сумел вытянуть из дежурного офицера всю правду, клятвенно пообещав сохранить тайну. Потом я сам попался. Некий генерал застукал меня сразу после вылета на аэродроме в Гротткау, куда мы недавно перебазировались. Он так и не поверил моим заверениям, что это был всего лишь «короткий испытательный полет». Однако это не имело значения, так как он поспешил заявить, что «ничего не видел». Однако вскоре я обнаружил, что слухи просочились и в ставку Верховного Командования. Как-то раз вскоре после генеральского визита из военной сводки я узнал, что уничтожил еще 11 танков. Одновременно меня вызвали по телефону в Каринхалле. Я полетел туда и встретил очень холодный прием. Первым делом рейхсмаршал заявил:

«Фюрер знает, что вы продолжаете летать. Я полагаю, что он узнал об этом из вчерашней сводки. Он попросил меня предупредить вас, чтобы вы прекратили полеты раз и навсегда. Вы не должны вынуждать его прибегать к дисциплинарным взысканиям за неповиновение приказу. Более того, ему крайне жаль, что такое позволяет себе человек, получивший высшую германскую награду за храбрость. Вы понимаете, что мне уже нечего добавить к этому».