– Кажется, нас преследуют, – негромко окликнул Осташ братана.

– Не преследуют, а выслеживают, – бросил через плечо Искар. – Я даже догадываюсь, кто именно.

Заботило Искара сейчас совсем другое: Ляна так и продолжала висеть на его руках беспомощной куклой. Без зеленоглазой ведуньи проникнуть в Листянины схроны вряд ли удастся, и предпринятая ими затея потерпит крах. Искар догадывался, что вокруг него завязалась игра, все нити которой находились в руках человека, которого он невзлюбил с первого взгляда. Но догадываться – это одно, а поломать чужую игру – совсем другое. Искар даже в эту минуту не был уверен, что действует вопреки расчетам Драгутина, про которого не мог сказать точно – человек он или Шатун, боярин или оборотень. В одном только отрок был твердо уверен – для Драгутина жизнь Искара так же не важна, как и жизни мечников и хазар, погибших под стенами Берестеня и Торусова городца.

– Чужаки отнимут у вас золото, – сказала Горелуха. – Если хотите, я выведу вас отсюда сквозь их заставы.

– Мы не за золотом сюда пришли, – холодно отозвался Искар.

– Леший с ним, с этим золотом, – поддержал братана Осташ. – Душу Милицы нам надо освободить, старая, а там будь что будет.

Кажется, Горелухе ответ отроков понравился, во всяком случае, она более не пыталась их предостерегать.

– Здесь, – прошипела Горелуха, указывая на едва заметный холмик посреди поляны. – Отсюда начинается вход в Листянины схроны.

Искар не почувствовал ровным счетом ничего, хотя надеялся, что при виде схронов его осенит нечто, что поможет разрушить наложенное Листяной заклятие.

– А я-то думал… – разочарованно протянул Осташ, обходя вокруг холмика. – Тут и входа никакого нет. Ты куда нас привела, старая?

Садко, хоронясь от неизвестных, неожиданно для себя оказался на краю обширной поляны, в центре которой стояли спешенные шатуненок и Осташ, а чуть поодаль от них белел платок Горелухи. Назад мечнику хода не было, ибо вооруженные до зубов люди уже охватывали поляну полукольцом у него за спиной. Оставалось одно: лезть на дерево и прятаться в его развесистой кроне. Стараясь не шуметь, Садко взобрался на дуб и удобно устроился между двух толстых веток. Днем его обнаружили бы без труда, но при лунном свете он чувствовал себя в ненадежном убежище все-таки поспокойнее, чем на земле.

Странно, что столь осторожные отроки, как шатуненок и Осташ, до сих пор не заметили преследователей. Видимо, были просто увлечены поисками схронов. Что же касается Садко, то ему казалось, что лес прямо-таки заполнен людьми. Не исключено, правда, что многое ему чудилось просто от страха. Во всяком случае, ему показалось, что не только Рада со своими ратниками преследует отроков, но и саму женку выслеживают какие-то люди. Хотя очень может быть, что это вовсе не люди, а восставшие из небытия тени Листяниных мечников, которым дорога в страну Вырай была закрыта навсегда, ибо служение колдунам богами не прощалось. Садко считал, что люди не могут скользить так неслышно, не потревожив ни травинки, ни ветки. Ему вдруг почудилось, что там, вдали плывет окутанный лунным светом как плащом огромный всадник, который не мог быть не кем иным, как призраком Листяны Колдуна, которого нечистые выпустили из Страны Забвения, чтобы он покарал тех, кто пытается проникнуть в чужие схроны.

Садко не рискнул бы бороться с людьми, которые таились чуть ли не у него под ногами, а о призраках и говорить нечего.

Поэтому мечнику не оставалось ничего другого, как только сидеть на дереве, сдерживая дыхание, и смотреть на разворачивающееся внизу действо.

Внезапно из полумрака к стоявшим над небольшим холмиком братанам придвинулась одетая в светлое женщина. Садко решил, что это ведунья Ляна, очнувшаяся ото сна. Что она говорила отрокам, Садко не разобрал, но, похоже, она их то ли ругала, то ли отговаривала. Шатуненок, однако, отмахивался от ее советов. Спор явно затягивался, а Горелуха куда-то исчезла, словно растворилась в темноте. Шатуненку, судя по всему, надоело спорить с ведуньей, и он решительно ступил на холм.

Далее произошло нечто совершенно необъяснимое: из-под сапога шатуненка вырвалась струя ослепительно белого огня и ударила чуть ли не в самое небо. Садко закричал от ужаса, но не услышал собственного крика. Его крик утонул в страшном вое, несшемся из глубины леса. А поляна уже вся была охвачена огнем. Во всяком случае, столбы огня вырывались из-под земли и ошуюю и одесную Садко. Мечник испугался, что вот-вот запылает дуб, служивший ему убежищем, и быстро скатился вниз. Скатился он вроде бы удачно, упав спиной на что-то мягкое, но это мягкое оказалось живым человеком, завопившим дурным голосом. Впрочем, вопили и выли уже по всей округе, и Садко, обезумев от страха, пополз в сторону от набиравшего силу всеохватного ужаса. А в лесу не только кричали, но и рубились мечами. Заслышав звон мечей поблизости, Садко немного опамятовал, хотя не смог сразу сообразить, кто с кем сражается. Огненные стрелы чертили темноту, но лес, который по всем приметам должен был бы вспыхнуть костром, оставался целым и невредимым. Да и дыма Садко не чувствовал. Впрочем, задуматься над происходящим ему не дали. Садко приходилось то и дело уворачиваться от направленных в его сторону копий, стрел и мечей.

Вырвался он из круговерти плоти и стали почти невредимым, если не считать расцарапанной щеки. Схоронился Садко в колючем кустарнике и лежал теперь там, прижавшись всем телом к земле и настороженно прислушиваясь. Сеча то ли затихала, то ли удалялась в сторону. Пожара, которого так боялся мечник, тоже не случилось. Садко подивился этому обстоятельству, но лишь между прочим, поскольку из всего увиденного несостоявшийся пожар не представлялся самым невероятным событием. Зато отроки наверняка сгорели. Садко ясно видел, что вся поляна была объята огнем. Что же касается всадников, напавших на Раду и ее людей, то Садко не сомневался в их потусторонней природе. Как не сомневался и в победе призраков над людьми из плоти и крови. Чудо еще, что сам Садко уцелел среди этой бойни. И теперь перед ним стояла непростая задача – выбраться из проклятого места невредимым и добраться до ставшего уже родным Торусова городца.

Искара вырвавшийся из холмика огонь не тронул, хотя в оторопь ввел. А когда огнем взялась вся поляна, он едва не потерял голову, но все-таки сумел выскочить из огненной ловушки, таща за собой упирающуюся Ляну. Осташ бежал следом и ругал последними словами ведунью и братана. Искар от Осташевой ругани быстро пришел в себя. А может, не только ругань была тому причиной, но и поднявшаяся суматоха вокруг. Кто на кого нападал и кто с кем рубился, понять было трудно. Надо было просто браться за мечи и отбиваться от невесть откуда взявшихся врагов. Расторопный Осташ спешил какого-то напористого степняка, сунув ему мечом в брюхо, и утвердился в чужом седле. Искару же приходилось не только себя оборонять, но и зеленоглазую ведунью, в которую целили мечи.

– Ляну возьми на коня! – крикнул Искар братану. Осташ послушался и подхватил ведунью на круп коня. А в лесу вопили так, что волосы на голове шевелились, и трудно было определить, кто на кого нападает. Кроме лиц узкоглазых степняков мелькали и лица славянские. Но и славяне почему-то норовили зацепить отмахивавшегося мечом Искара.