акт самопожертвования. Есть существенная разница между мотивами геройства наших героев и мотивами поступка шахидов и камикадзе. Наш герой отдает свою жизнь ради спасения жизней других, шахиды и камикадзе отдают свою жизнь ради гибели других.

А у простых граждан, составляющих основу человечества, и основная мысль проста: «Авось пронесет».

Возобновление учебы

Буквально на следующие дни после нашего приезда стали думать о моем устройстве на работу. После моей работы пастухом, для мамы и для бабушки было очевидно, что наилучшим вариантом для меня будет более престижная работа в механической мастерской. Но Макар Семенович определил меня в школу, чтобы я мог получить аттестат хотя бы об окончании семилетки. У меня же была справка, что я уже учился в седьмом классе, и я в самом конце февраля пошел доучиваться в Аксайскую неполную среднюю школу. Так дядя Марк определил мою судьбу. Если бы не он, пошел бы я работать, осенью меня бы на 7 лет забрали в армию, и в 24 года я бы демобилизовался, не имея за плечами даже семилетки.

То, что мне не пришлось служить в армии, вызывает у меня особое отношение к тем, кто был на фронте. После войны в Московском театре Ермоловой я смотрел спектакль, осуждающий тех фронтовиков, которые требовали к себе особого отношения. В спектакле проводилась мысль, что к Победе шли все вместе, и Победа без героического изнурительного труда тыловиков была не достижима, поэтому включайтесь в общую работу и пойдем и дальше все вместе, каждый получая по заслугам. Для меня это был кощунственный спектакль. Всё-таки, для большинства тыловиков было счастьем, что они оказались (а некоторые добились быть) под броней. Да какое может быть сравнение между тыловиком, как бы тяжел не был его труд, и фронтовиком, в которого целились враги, чтобы его убить.

Секретари Обкомов, вся администрация, после войны должны были переселиться в бараки, а квартиры отдать фронтовикам, и жить в бараках до тех пор, пока все фронтовики не получат достойное жилье. Увы, Губернаторы сейчас живут во дворцах, а некоторые фронтовики умирают в лачугах (Новая Газета).

Совхоз Аксай на левом берегу речки Аксайки, расположен в степной части Дагестана, не далеко от аула Аксай. Совхоз русскоязычный. Откуда привезли и поселили в бараках русскоговорящих, не помню, но об этом разговоры были. Не помню я среди работников совхоза и местных жителей. Вполне возможно, что привезенными заселяли пустующие земли. Жители аула и жители совхоза жили, как в разных государствах, не смешиваясь и не контактируя. От аула до совхоза 7 км. Аулы накрыты шапками фруктовых садов. В совхозе вдоль бараков тутовник, и была попытка иметь совхозный фруктовый сад, но, вероятно, в войну его забросили, и при мне не помню, чтобы там были фрукты. В совхозе я жил меньше года, так что в том, о чем рассказал, не уверен.

Ровная полупустынная прикаспийская степь словно создана для орошения. Совхозные поля поделены на участки искусственными, до двух метров высоты, гребнями, по вершинам которых проложены канавы – арыки.

Вода из реки забирается в горах и самотеком течет по этим арыкам. Арык выше поля, так что на поле вода из арыка тоже выливается самотеком. Основной магистральный арык шел по правому берегу Аксайки. На совхозные поля на левом берегу Аксайки вода перебрасывалось в деревянном желобе через каньон, в котором течет река, по мосту – акведуку. Сама Аксайка у совхоза течет в глубоком глиняном каньоне. Высота яра над рекой до четырех метров, на противоположном берегу между обрывом и водой малюсенький пляжик. Это было любимое место для купания и загорания. Вода в реке быстрая, желтая, мутная. По утрам водовоз развозит эту воду к домам жителей и наливает ее в стоящие у домов бочки. Вода в бочках отстаивается и становится чистой и прозрачной, как горная река, пока она течет среди скал.

Речку кое-где можно перейти по колено, а в некоторых местах под обрывом она вымыла глубокие омуты, в которые мы с обрыва ныряли солдатиком, достигая при этом дна. Каждый день купаясь в быстрой глубокой Аксайке, я обрел в себе уверенность в воде. Несмотря на быстрое течение, река зимой замерзала, и мы по ней катались на коньках. По гладкому без снега льду мы порой добегали почти до аула Аксай, который был в нескольких километрах выше по течению, но уверенности на льду я не обрел.

Летом 44-го в горах бурно стал таять снег, и Аксайка из глубокого каньона вышла в степь, но и здесь ей мало было места между арыками. Она на нашем берегу перелилась через арык и устремилась на ячменное поле, размывая промоины.

Люди бросились кольями, плетнем и мешками затыкать прорывы, стараясь спасти урожай. Сознание общности дела вызвало к действию самые лучшие качества людей.

Работали азартно, самозабвенно, дружно, весело.

За каждым из этих эпитетов конкретное содержание.

Азартно – не стали рассуждать, возможно, или невозможно остановить воду. Бросились останавливать – а вдруг и в самом деле остановим.

Самозабвенно – забыли про холод в горной воде, про усталость, рисковали.

Дружно – помогали друг другу сразу без команды и просьбы.

Весело – веселость шла от азарта, от дружности, от сознания собственной значимости в общем усилии.

Старшие заметили, что, стоя по грудь в холодной воде, я уже посинел, а топор, которым я забивал колья, уже вываливается у меня из рук. Мне дали повозку, чтобы я что-то подвозил.

Стоя в телеге, я с гиком проносился мимо дома девушки, в которую был влюблен, а вечером я был на единственном свидании с ней. Мы стояли под тутовником рядом со школой, я держал ее за локоть и говорил, озвучивая только ее имя: «Эля……. Эля……. Эля…». Я повторил его с десяток раз, не произнеся ни одного другого слова, пока она, сославшись на маму, не убежала.

Тем летом в совхозе случилось еще одно ЧП. Во время уборочной кампании, в совхозном клубе был выездной суд над комбайнером и шофером, которые в сговоре похитили из бункера комбайна центнер зерна. Дали им по пять лет, и поехали они, как контингент ГУЛАГа, восстанавливать разрушенные войной города и заводы

Присутствующие в клубе совхозники не чувствовали по отношению к попавшимся ни осуждения, ни жалости: «Не повезло мужикам», и всё. Очень жалею, что не вслушивался и не запомнил, что говорили преступники, и что говорил защитник.

После суда в клубе осталась молодежь, и девушки пели военные песни, вроде: «На позицию девушка провожала бойца» или «На рейде морском». В клубе постоянно проводили какие-нибудь мобилизационные собрания и после них оставались и пели. Мне очень нравилось, как они поют. Стоит перед глазами картина: пять, семь девушек сидят в пустом зале и поют. Клуба самого не помню, а помню только эту картину. И школу помню.

Школа была в небольшом саманном домике. В нашем классе было человек двенадцать.

Школьники по выходным постоянно привлекались к работам на совхозных полях. Мы пололи хлопок, кукурузу.

Пололи мы с Валиком и свой огород, на котором были посажены кукуруза, арбузы, картошка.

Седьмой класс я окончил успешно. Подготовка в шестом классе Ленинградской школы дала крепкий фундамент, да и несколько недель, проведенных в седьмом классе, позволили мне по всем предметам, кроме русского и английского, получить пятерки. Но, как мне до сих пор казалось, при заполнении выпускного табеля было допущена ошибка, и по русскому мне в табель поставили пятерку, а по истории или по географии что-то пониже. По английскому я не был аттестован.

После школьных экзаменов семнадцатилетних допризывников отправили в военный лагерь. «Лагерь» располагался в одной из школ Хасавюрта. Формы нам не выдавали, мы были в своей самой плохой домашней одежде, чтобы не испортить ту, что могла еще послужить дома. Оружия нам тоже не выдавали.

Учили соблюдать строй, ползать, знакомили с уставом, и все. Абсолютная бессмысленность.

Вот стоим мы в степи под палящими лучами прикаспийского солнца, а командир в полной форме прохаживается перед строем и зачитывает нам устав. Мы изнываем в пропотевших рубашках, а некоторые и без кепок. Один из мальчишек, стоящих в строю,