его прикосновение отвратительно. Прежде, чем кончить, он кряхтит надо мной битые полчаса. Под конец я так утомляюсь, что готова сдохнуть.

Выйдя в душ после сеанса, я блюю и заедаю его мерзкий вкус мятными леденцами.

Я уезжаю на такси с затёкшими ногами, ноющими мышцами и саднением внизу живота. Но с деньгами. Нет ничего приятнее, чем слышать, как шуршат в твоём кармане бумажки, на которые ты можешь купить целый мир. Сгибаю и разгибаю банкноты, слушая нежный хруст, и убеждаю себя, что никогда не встречала этого неприятного типа и не спала с ним. И, кажется, получается. Я смотрю, как плывёт за окнами такси ночной город, и думаю о том, что завтра первый раз пошлю деньги маме. Ведь страшные дни, когда я перебивалась с хлеба на воду, боясь очутиться на улице, остались в прошлом. Теперь я — хозяйка собственной судьбы.

А моё тело? Ну, что тело… Всем приходится чем-то жертвовать ради благополучия. И хорошо, что вразнос пошла не душа.

Такие вечера повторяются. Сначала — два раза в месяц, потом — чаще. Два-три раза в неделю, поздним вечером, девушка из провинции по имени Рена Кини умирает. Вместо неё появляется Ника. Нагло выходит из тёмного ниоткуда и вторгается в её физическую оболочку. И тогда начинается охота. Нике всё равно, с кем спать. Продавать чужое тело проще, чем своё. Она — лишь посредница.

С каждым разом Нике всё проще решиться на прогулку. Её ночная жизнь начинает напоминать азартную компьютерную игру. Чтобы не попасться в лапы сутенёров, она выбирает для охоты разные места. Через неё проходят десятки мужчин: богатых и не слишком, молодых и старых, лысых и заросших, как орангутаны. Они разные: ни один новый не похож на предыдущего. Порой, видя человека, Ника совсем не ожидает, что он может её снять. Вместе с тем, ей открываются удивительные знания о мире: вещи, которые она не замечала ранее. Что бы сказали вы, узнав, например, что ваш грозный начальник, готовый распять вас любой ценой, любит, когда девушка на него испражняется?

После поднадоевших встреч, в такси, Ника уступает место Рене. Та тут же достаёт кошелёк и гладит свежие банкноты. И отдаёт Нике воспоминания, с которыми она не хочет иметь ничего общего.

Рена — это я.

Ночами я вижу один и тот же сон. Я стою перед зеркалом в коридоре и накладываю на лицо косметику. Густой тональный крем пачкает руки, капает на пол, срываясь с кончиков ногтей. Я подношу подушечки пальцев к лицу и слегка надавливаю на кожу, нанося бежевую массу. Пальцы неожиданно проваливаются в щёку, дырявя её насквозь. Осторожно прикасаюсь к другой щеке, и ногти снова пропахивают кожу. Мои щёки похожи на трясущийся холодец!

Я стою, погрузив ладони в собственное лицо, и вою от испуга. Из зеркала на меня смотрит искажённое отражение. Черноволосая девушка — вроде бы, я, а, вроде, и чужая — разваливается на кусочки, как гниющий труп. Бледная кожа трескается по швам, лопается, подобно виноградной шкурке, источая зловонную жижу. Рваное чудовище тянет ко мне ладони, и зеркальная преграда вспучивается под их натиском. Когда её руки обнимают меня и вдавливают в зеркало, а стеклянная волна поглощает тело, я просыпаюсь. С криком на губах: клёклым и рваным, как моё отражение.

Уже позже я начинаю понимать, что женщина по ту сторону зеркального омута — та, кого я придумала сама. Та, что старше меня на целую жизнь. Ника. Я и не я. Та, которую я ненавижу, но и та, благодаря которой я жива.

Через год я позволяю себе снять квартиру получше и поближе к центру. С двумя просторными комнатами, новой мебелью, пахнущей свежим деревом, наливными полами и окнами до потолка. Мне уже не нужно экономить. В моей базе (или в базе Ники) даже появились постоянные клиенты. Иметь дело с ними приятнее всего: они, по крайней мере, предсказуемы. Если дело пойдёт так и далее, в будущем году я смогу взять кредит и вложиться в ипотеку. А потом — перевезти сюда маму. Здесь намного больше возможностей для лечения и реабилитации.

После этого я обязательно завяжу с проституцией и уничтожу Нику. Это будет нетрудно. И мама никогда не узнает, какой ценой нам досталось благополучие.

Я по-прежнему хожу на официальную работу по графику два — через два, и даже успеваю вырасти до старшего менеджера на фоне текучки. И, естественно, на фоне того, что Ника однажды уложила босса прямо на его столе. Вечерами я сижу у окна в кресле, потягиваю апельсиновый сок через соломинку и думаю о том, когда смогу накопить достаточно средств и завязать с этой канителью. Несмотря на то, что я не экономлю, я пока не могу позволить себе откладывать деньги. К жизни на широкую ногу быстро привыкаешь, и она становится обыденной, как чашка кофе поутру. И как прогулки за добычей редкими вечерами.

Поэтому я снова и снова превращаюсь в Нику.

Я снова иду по ночному Иммортелю, и улицы распахивают свежие объятия мне навстречу. В голове у меня мысли о лёгких деньгах, в груди — обжигающий азарт. Нежный и тёплый, как парное молоко, ветер обвивается вокруг голых щиколоток. Тропинки пахнут летней листвой и скошенной травой. Горящие окна улыбаются мне навстречу, и я по привычке достаю сигарету и начинаю считать. Три. Шестнадцать. Тридцать четыре. В каждом светящемся квадрате, за невесомым пологом штор — свой уют и своя трагедия. И я думаю мимолётом, как выглядит со стороны моё новое окно, за которым я пью апельсиновый сок, по вечерам. Можно ли подумать, что провинциалка, которая прячется за ним, иногда выходя курить на балкон, ведёт двойную жизнь?

Сорок пять. Оранжевый огонёк доползает до пальцев, а дым становится прогорклым на вкус. Вонючее марево обжигает ладонь. Растопырив пальцы с непривычно длинными ногтями, швыряю сигарету в мусорницу. Искры рассыпаются в воздухе фейерверком. Ещё десяток выжженных никотином вдохов. Ещё пара лишних дней жизни в расход.

Мимо несутся люди. В темноте мелькают сумки, бумажные пакеты, пряди летящих по ветру волос. Уверенные в себе мужчины и женщины, похожие на бабочек. Интересно, их крест так же тяжёл, как и мой? Что они принесли в жертву, чтобы беззаботно порхать по улицам этим вечером?

Визг тормозов надрывает суетливый гомон. Пыль летит под ноги ошмётками. Рядом останавливается недорогая иномарка тёмного цвета.

— Покатаемся, красавица? — из окна высовывается незнакомое лицо, закрытое тёмными очками. — Сколько просишь?

С облегчением выдыхаю. Нашла. Грядёт новый