прослеживалось турецкое и персидское влияние. Символические центры являлись материальным воплощением имперского воображаемого. К примеру, в Османской империи мечети являлись центрами комплексов, в состав которых входили школы, больницы, дома для выздоравливающих: так султан выполнял свои обязательства, связанные с человеколюбием и благочестием. Московские правители во время путешествий по своим землям инициировали строительство монастырей, которым впоследствии покровительствовали – в Можайске (1563), Переславле-Залесском (1564) и других городах.

Как и главы других империй, московские правители создали символический центр, и располагался он в Кремле. Иван III (годы царствования 1462–1505) и Василий III (годы царствования 1505–1533) превратили эту крепость, возвышающуюся над Москвой-рекой, из скопления деревянных зданий, окруженных деревянной же стеной, в великолепный ансамбль из камня, с золочеными куполами-луковицами церквей, со зданиями, поражавшими своими размерами и разнообразием. Напоминая о московских завоеваниях, новые соборы включали элементы новгородской и псковской архитектуры, внутри находились иконы и фрески, выполненные в новгородском стиле. Итальянские зодчие подчеркивали вселенский статус Москвы, насыщая Кремль ренессансными деталями – такими, как характерные для Милана зубцы «ласточкин хвост» на кремлевских стенах, закомары Архангельского собора с венецианскими «раковинами», бриллиантовый руст Грановитой палаты, часовая башня (рис. 6.4). Аристотель Фиораванти из Болоньи возвел главный кремлевский собор, Успенский (1479), в соответствии с принципами «золотого сечения», принятыми у ренессансных мастеров, хотя и был вынужден, согласно пожеланию заказчика, взять за образец одноименный собор во Владимире. Последнее обстоятельство не только подчеркивало историческую преемственность между киевскими, владимирскими и московскими великими князьями, но и дало Москве храм, выполненный в достойном империи стиле. Соборы, подобные Успенскому, стали центральным элементом в ансамблях монастырей – Хутынского (Новгород, 1515), Новодевичьего (Москва, 1524), Троицкого Свято-Сергиевского (Подмосковье, 1559–1585) и главными храмами нескольких городов: Ярославля (1506–1516), Ростова (начало XVI века), Переславля-Залесского (1557), Вологды (1568–1570). Эти пятиглавые соборы повсюду обозначали имперское присутствие Москвы.

Рис. 6.4. Московский Кремль (подвергался реконструкции в конце XV и начале XVI века) с его величественными соборами является выражением идентичности Московского государства, центральными компонентами которой были могущество и православие. «Миланские» зубцы стен выдают руку итальянских архитекторов, а детали, заимствованные из новгородской и псковской архитектуры, говорят о покорениях русских княжеств Москвой. Фото Джека Коллманна

Однако Московское государство присоединяло к себе не только территории, населенные русскими, и в этих случаях возможность сделать архитектуру средством визуального выражения зависела от местных условий. Так, например, отвоевав Полоцк у Великого княжества Литовского (1562), Москва не стала использовать архитектурный язык, который радикально расходился бы со стилем православных храмов этого древнего города, издавна населенного восточными славянами. Вместо того чтобы приступить к новому строительству, Иван IV «освятил» город, пешком поучаствовав в крестном ходе и выстояв литургию в старинном Софийском соборе (1044–1066). В те недолгие периоды, когда Московское государство владело Нарвой, оно успело возвести мощную крепость (конец XV века) и православную церковь (1558), обозначив чуждое для этого города, где здания были выдержаны в немецком стиле, присутствие империи.

В середине XVI века началось завоевание Казанского ханства; сооружавшиеся там церкви и военные укрепления резко контрастировали с местными постройками. В 1551 году русские выстроили в Свияжске – городе, основанном ими неподалеку от Казани в качестве военной базы, – крепость, монастырь и прекрасный Успенский собор. После взятия Казани (1552) началась перестройка тамошней цитадели. Проживавшие в ней татары были переселены в другие места, мечети, минареты и укрепления разрушены, а сама крепость – перестроена по образцу Московского кремля (шатровые кровли башен, «итальянские» зубцы стен). Был освящен деревянный Благовещенский собор, вскоре перестроенный в камне и ставший пятиглавым (1561–1562); выписанные для его строительства псковские мастера украсили его привычным им кирпичным орнаментом. К концу столетия в кремлевском Спасо-Преображенском монастыре было два каменных храма. На окраинах Казани также основывались монастыри, возводились каменные и деревянные церкви для русских конников, стрельцов, ремесленников и ямщиков. Во всех этих сооружениях, от пятиглавого собора до скромных шатровых церквей, ясно читался московский стиль.

В XVII веке московские храмы стали настолько изобиловать традиционно русскими архитектурными деталями, что этот стиль принято именовать «московским барокко». Закомары-раковины, впервые примененные в Архангельском соборе, узоры, отсылающие к оформлению стен Грановитой палаты, скопления щипцов, напоминающих головные уборы русских замужних женщин – такими были новые элементы декора церквей, при том что конструктивно последние не изменились. В середине столетия патриарх Никон, творец церковной реформы, запретил шатровые завершения храмов (наследие сельской деревянной архитектуры), считая их недостойными культовых сооружений, – но вскоре шатры стали появляться на колокольнях. В результате храмовые комплексы приобрели характерные «кораблевидные» очертания: высокая колокольня, служившая также для входа – на западе, длинный неф и кубический купольный храм – на востоке (рис. 6.5). В конце XVII века оригинальное «московское барокко» дополнилось «нарышкинским барокко», названным так по фамилии матери Петра I, которая благоволила этому стилю – являвшемуся, по сути, ответвлением украинского барокко. Выстроенные согласно этому канону церкви имели композицию с центральным куполом и выглядели устремленными вверх, а не приземистыми. Порой их фасады были более строгими, чем у храмов в стиле московского барокко, но все равно оставались богато украшенными, с закругленными углами, овальными окнами, затейливыми наличниками. Иногда (церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Филях, 1690–1693) нарышкинское барокко становилось предельно декоративным: балюстрады со скульптурами (неизвестными в православной традиции), многочисленные лестницы, большое количество пилястр, обрамлявших окна и подчеркивавших структурные линии. Все это выдавало католическое влияние, которое транслировалось через Украину.

Рис. 6.5. Церковь Святителя Николая в Хамовниках (1679–1682) имеет «кораблевидный» силуэт, ставший распространенным после запрета шатровых наверший патриархом Никоном. Высокая шатровая колокольня на западе, служащая входом, соединяется с кубическим четырехкупольным объемом при помощи длинной приземистой постройки. Снаружи храм оформлен в стиле московского барокко. Фото Джека Коллманна

Эти стили распространились по всей империи, но с вариациями. Так, в Казани церковь Святого Варлаама Хутынского (XVII век) отличается простотой, заставляющей предположить влияние татарских мечетей с их скупым обликом – в отличие от пышных фасадов московских барочных церквей того времени. По мере продвижения России в степную зону и в Сибирь выяснилось, что городских центров для обустройства здесь почти нет – если не считать русских же укрепленных поселений. Лишь очень немногие местные постройки могли претендовать на участие в формировании символической небесной линии, особенно если учесть, что они даже не были каменными, и поэтому русское имперское присутствие было чрезвычайно наглядным. Чаще всего встречались деревянные остроги, но самыми значительными сооружениями были каменные церкви. Завоевание и заселение Сибири русскими привело к основанию городов в бассейнах Северной Двины и Камы, а также в пермских