Рики, мертвый Рики пел песенку из сериала «Улица Сезам».

Бедный ребенок не выглядел веселым. Сейчас, спустя двадцать три года, я увидел в его лице то, чего не замечал тогда, а ведь должен был. Несчастье. Неловкость. Страх.

Мой пленник завозился, спутанный веревками. Он был взволнован.

Я обнаружил, что плачу. Утер глаза рукавом рубашки, принадлежавшей мужу Сюзанны.

– Извини, – сказал я. – Не та запись.

Нажал на кнопку, отключил магнитофон и пошел наверх.

– Что-то случилось? – спросила Элис.

Я не ответил. Без Имени вскочил в фургон и сел за руль. Мы сидели впереди. Подельники болтались сзади. Автомобиль пропах ресторанными запахами.

– С ним все в порядке, – заявил Без Имени. – Я за ним наблюдаю. Этот человек ведет себя как надо.

Мы ехали по деловому району, центру Вестмонта. Высокие офисные здания, серые люди на серых тротуарах.

Я взглянул на Элис и сказал:

– Я продолжаю вспоминать. Так уж на меня дом действует.

Она осторожно взяла меня за руку. Я посмотрел ей в лицо: интересно, когда я узнаю, в чем она меня обманывает?

– Он тебе что-нибудь рассказал?

– Да так, ничего особенного.

Ложь, оказывается, заразительна.

Через несколько минут Без Имени остановил фургон тиле склада. Микки Карлуччо был уже там, как обещал. Ресторан «Лумис энд Джейк» помещался за углом, на собственном маленьком пирсе. Из его окон можно было смотреть на морских львов и на чаек. Сюда не доносился запах с рыбного рынка.

Я проверил часы. У нас оставалось двадцать минут в запасе.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Элис.

Похоже, она волновалась.

Я подумал, как бы ей вежливо ответить, чтобы она поняла: этот вопрос мне не нравится.

– Чувствую себя голодным, – ответил я.

Микки приготовил нам стол снаружи, в конце маленькой пристани. Три больших газовых фонаря излучали тепло и свет. Стоило выйти из этого оазиса, и тебя пробирал холод. Туман над морем приподнялся, и я видел черные гладкие спины морских львов, развалившихся на камнях. На длинные пряди зеленых водорослей накатывал прилив.

Я с удовольствием пил томатный сок, приправленный соусом табаско, когда к моему столику решительной походкой направился человек с широченными плечами.

Его руки были глубоко засунуты в карманы серого костюма. У меня екнуло в груди, когда он вынул их, подойдя к столику.

– Мистер Бирс? – спросил, он, растягивая слова.

– Совершенно верно.

Я протянул ему руку.

– Чем могу служить?

– Меня зовут Пол, – сказал он. – Мистер Маккендрик будет здесь с минуты на минуту.

В одном ухе у него сидел наушник, провод от него тянулся к воротнику пиджака. У Пола было лицо младенца, и я невольно почувствовал к нему расположение. В его внешности не было ничего угрожающего. Не то что мускулистый парень, которого я видел накануне.

– Какую работу вы исполняете, Пол?

– Я у мистера Маккендрика служу распорядителем, сэр, – ответил он.

Я указал на его наушник и провод.

– А по этой штуке можете узнавать спортивные новости?

– Нет, сэр, – ответил он очень серьезно. – К сожалению, такая возможность здесь не предусмотрена.

– Жаль. Я и сам подумывал нанять себе распорядителя. Сколько такой человек, как вы, зарабатывает в наше время?

Он смущенно поежился.

– Думаю… тысяч тридцать.

– И только-то? При такой ответственности? Вы ведь оружие носите?

Он судорожно сглотнул. Для такого большого человека у него было несоразмерно маленькое адамово яблоко.

– Вы ведь носите оружие? Мы с Кайлом за долгие годы приобрели много врагов. Я надеялся, что вы и меня защитите.

Он кивнул.

– У меня есть оружие, сэр, – сказал он спокойно. – Легальное.

Бедный Пол. Он понятия не имел, зачем он здесь.

– Прошу прощения, я вас ненадолго оставлю, – сказал он.

Он пошел к пожарному выходу. Из него можно было спуститься к нижнему этажу. В двух футах оттуда располагался кухонный блок. Двойные деревянные двери сохранились со времен моего детства. Официанты выходили из них с подносами, на них дымились суп и рыбное рагу. Сейчас для этого было рановато. Из короткого разговора с Микки Карлуччо я узнал, что особое блюдо Кайла Маккендрика будет сегодня совсем уж особенным.

Я заканчивал пить томатный сок, когда явились они. Сюзанна казалась усталой, возможно, даже встревоженной. Маккендрик был зол. Он уселся, спросил водку и выразил неудовольствие тем, что нам дали столик снаружи. Зачем нам этот туман, гудки паромов, крики чаек, рассевшихся внизу на ограде?

– Я думал, тебе нужна приватная обстановка, Кайл, – сказал я, дождавшись конца тирады. – Можем пойти внутрь, если тебе так хочется.

– Нет, – огрызнулся он. – Разговор будет недолгим.

Явился официант. Это был сам Микки, в полосатой рубашке и голубом переднике. Всем своим видом он демонстрировал услужливость.

– Дай мне тарелку чего-нибудь горячего и бокал новозеландского совиньона.

– Знаешь, здесь подают великолепное рагу из морепродуктов, – сказал я. – Хозяева готовят его для нужных людей, когда работа закончена. Рыба, креветки, мидии, моллюски, помидоры, вино, чеснок…

– Да, да, да. Несите всем троим.

– Спасибо, – холодно сказала Сюзанна и отложила меню.

Я ей улыбнулся. Она мне не ответила улыбкой. По выражению ее прекрасного лица можно было подумать, что я организовал утреннее похищение.

– Приступим немедленно, Кайл, – сказал я, как только Микки ушел с нашим заказом. – Я не хочу никого сюда вмешивать. К Сюзанне это не имеет никакого отношения. К другим людям – тоже. Зря ты подозреваешь меня в переговорах с другими людьми, которых я встретил, выйдя из тюрьмы. Понял?

Он скорчил кислую мину. Из кармана его пиджака послышалось что-то вроде симфонии. Маккендрик вытащил серебристый телефон и заговорил в него так, словно мы находились на другой планете. Впрочем он тут же вернулся к нам, когда Микки принес напитки. Кайл опрокинул в себя водку, запил совиньоном и закинул в рот горсть арахиса.

– Послушай меня, Бирс. Это ниже меня. Ты ниже меня. Дай мне то, что я хочу. И больше не показывайся мне на глаза.

Сюзанна пригубила вино и сказала:

– Если хочешь знать мое мнение, то я скажу «да».

– Как тебе еще объяснить? – спросил он. – Соглашайся, и будешь жить. Если обманешь, отправлю тебя туда, к этим чертовым птицам. Ее тоже, если она еще раз встрянет в разговор, когда ее не спрашивают.