Я пошел один, отловил за шкирку уличного мальчишку и за медную монетку узнал дорогу в гостиницу. Тяжелая старинная дверь, к которой меня привел парнишка, выглядела непривлекательно — совсем одна на фоне широкой белой стены. Я постучал, и из-за решетки на меня уставилась женщина. Старая карга, старше истертого дерева и ржавых гвоздей. Она распахнула дверь. Слишком морщинистая и согбенная, чтобы носить покрывало и блюсти скромность, она окинула меня неодобрительным взглядом и провела внутрь. Интерьер удивил меня. Короткий коридор вел во внутренний дворик, где лимонные деревья росли в тени балконов, поднимающихся на четыре этажа с каждой стороны. Изразцы украшали все поверхности, белые и голубые, с геометрическими узорами. Иллюзия прохлады, но все же.

Я взял две комнаты, заплатил медными монетами полудюжины стран и пошел за Марко. Он ждал там, где карга не могла увидеть его из-за решетки, и я пропустил мимо ушей ее резкие гортанные жалобы, таща чемодан по коридору. Банкир следовал за мной.

— Слишком маленькая, — сказал Марко.

Пот тек с него ручьями, но ему, казалось, было все равно. Я еще не видел, как он пьет. Неудивительно, если скоро он начнет съеживаться. Что-то в нем взывало к магии смерти во мне, к сердцу некроманта. Пальцы начало покалывать.

— Слишком маленькая для чего?

Я рухнул на чемодан. Тащить его на второй этаж оказалось тяжеловато.

Марко нахмурился. Я привык считать, что банкиры, особенно путешествующие, несколько более дипломатичны и умеют скрывать свое истинное отношение, но этот совершенно откровенно выказывал свою неприязнь ко мне. Возможно, у него среди золота лежал амулет, но я пока ни того, ни другого в глаза не видел.

— Ты должен мне за комнату и за проводника, банкир.

— Проводника? Какой-то оборвыш завел тебя невесть куда.

— Оборвыш, которому я заплатил, — сказал я, не поднимаясь с чемодана.

— Я все подсчитываю, сэр Йорг. А теперь, если будешь так любезен и оставишь меня одного…

Я поднялся и ушел к себе в комнату, где тут же снова рухнул. Я лежал с закрытыми глазами, представляя резкие ветра над ледяными плечами Хальрадры. За полгода я пересек половину Империи. И, как Златовласка, я вечно жаловался — то мне было холодно, то жарко. И в первый раз мне хотелось назад в горы, туда, где все как надо. Впервые я думал о своем королевстве как о доме.

Если долго смотреть на растрескавшийся потолок, ум начинает блуждать. Список причин, что привели меня сюда. Список ответов, которые я мог бы дать на этот вопрос. Ни один из них сам по себе не был удовлетворительным, но вместе они вполне убедительно объясняли, зачем я ввязался в эту глупость. Оррин из Арроу направил меня, рассказывая об океанах и далеких странах. Возможно, я думал, что, если расширю свои горизонты, заполучу часть его магии. Фекслер Брюс направил меня, мигнув красным огоньком, что горел сейчас над калифатом Либы. Любопытство привело меня в Иберико и привязало к пыточному столбу Плохих Псов. Было бы справедливо утверждать, что любопытство заарканило меня. Я, конечно, не открыл шкатулку, но почти на все остальное меня все-таки сподвигло любопытство. Каласади подтолкнул меня своим предательством. Ибн Файед — угрозой. Мой дед — когда решил, что меня стоит спасти, и велел не уезжать. И наконец, возможно, хотя я бы назвал это мщением, меня в этот раз влекла не необходимость нанести ответный удар, но необходимость защищать. У меня была семья.

Когда-то давно мать велела мне присмотреть за Уильямом, уберечь моего братишку. И хотя с тех пор мне многое удавалось, это был мой первый провал и самый болезненный — болезненнее, чем шрамы от терний, оставшиеся вечной памятью о том дне. Как и Марко, я вел свою бухгалтерию, и хотя это являлось неважной заменой, я собирался все довести до конца. Тот старик в замке у моря. Старая женщина, которая любила его и мою мать. Мой дядя, хоть и военный. И никаких терний, чтобы удержать меня. Угроза нависла над ними, и на этот раз никто: ни человек, ни призрак и ни чудовище — не мог мне помешать спасти их.

Ясновидение высоко ценится. Я считаю, что, когда начинаешь вот так отчетливо видеть самого себя и видеть подлинные причины собственных действий, возможно, было бы лучше оставаться слепым. Ради блаженства неведения я сказал бы себе, что меня влекла лишь месть, как это случалось раньше, когда выбирать приходилось между черным и белым, как между фигурами на доске, и жизнь представлялась несложной игрой.

Жара, тишина и слабые звуки, на расстоянии казавшиеся знакомыми — их отличие от всего привычного скрадывалось, — все вместе это убаюкивало меня. Какое-то жужжание заставило меня очнуться, я потянулся к ножу на бедре. Что-то у меня на груди? Я хлопнул ладонью по горячему металлу кирасы. Снова жужжание, будто огромная муха забралась под броню и не могла вылезти обратно.

Я таки выловил источник жужжания между железом, тканью и потеющей плотью и вынул его. Кольцо Зодчих! Я взял его за шнурок, на котором оно свисало с моей шеи, и кольцо начало медленно вращаться. Снова зажужжало, и вибрации выглядели так, будто контуры слегка размыло. Я поднес его к глазу, и тут же вся стена, разделяющая наши с Марко комнаты, покрылась пульсирующим красным светом.

— Любопытно.

Я пододвинулся к стене и приложил к ней ухо. До меня донесся разговор, слишком невнятный, чтобы разобрать слова или даже распознать язык. Балкон за моим окном над лимонными деревьями соединял все комнаты. Я выскользнул наружу и подкрался к окну Марко. Ставни у него были закрыты.

Любой, кто, стоя во дворе, вздумал бы поднять голову или вышел на балкон, неизбежно заметил бы меня. Однако в Кутте, похоже, банкирские кланы уступали в популярности лобковым вшам, и я подумал: маловероятно, что кто-то пожалуется, будто я шпионю. Вообще-то как раз отсутствие чьего-либо внимания убедило меня, что они все шпионят за мной.

Я прижался к щели в ставнях. Конечно, так много не увидишь, особенно если учесть, что день был ясный, а в комнате царил полумрак. Однако призрак Зодчего светился собственным светом, белым, оттенка не то кости, не то цветов магнолии, и я отлично смог разглядеть и его, и Марко, напоминающего при таком освещении бледный рельеф.

Шпионить — дело хорошее, но вообще-то мне не хватает для этого терпения, особенно на такой жаре. Я просунул пальцы в щель и сломал ставни. Защелка соскочила и полетела по полу прямо к начищенным кожаным башмакам Марко. Я вошел и закрыл ставни за собой.

— Ах, простите. — Я очень, очень небрежно поклонился. — Мне правда нужно было узнать, что это вы тут затеваете.

Современный отшатнулся, лицо его исказилось то ли гневом, то ли ужасом.

Посреди комнаты лежал открытый чемодан, кровать была поставлена вертикально и прислонена к двери, чтобы освободить место. Снаружи чемодан оказался обтянутым акульей кожей, а внутри виднелись металл, пластик и бледные узоры под стеклом, напомнившие мне о тайной панели под горой Хонас.

— Ага, аберрация.[10]