я видел, как то же самое происходило с моей мамой. Она всегда была такой умной, такой яркой, но вдруг начала вести себя растерянно и странно пассивно. Она перестала выходить из дома и вообще делать что-либо, кроме того, что велел ей мой отец. Однажды я заметил, как он что-то шепчет ей на ухо. Говорил и говорил с ней, пока она смотрела в стену… – Его рука на столе начала двигаться быстрее, словно он заволновался. – Я стал ночами проникать в его кабинет, просмотрел его записи, прочитал все. И понял, что мой отец делал со мной. Его метод. Со временем я его освоил. Это был единственный способ, с помощью которого я мог защитить себя.

«Не может быть ничего хорошего в том, что он говорит мне это», – подумала Майя. Но она не остановила его.

– У меня получалось даже лучше, чем у него, – проговорил Фрэнк, и в его голосе зазвучала улыбка. – Я действовал более интуитивно, гораздо более тонко… Когда я применил это к нему, мой отец оказался совершенно беспомощен против своего собственного метода.

Внезапно его ладонь замерла. Он разжал свои бледные пальцы, и Майя поняла, что увидит, когда посмотрит вниз. Она догадалась, но зашла слишком далеко, чтобы повернуть назад, к тому же она тоже была из тех, кому нужно знать, чем заканчивается история.

Каждый ее нерв был натянут, как фортепьянная струна, с того момента, как она вошла в бар, да и раньше тоже. С тех пор, как у нее закончились таблетки. Но при виде ключа Фрэнка она абсолютно расслабилась, по телу разлилось восхитительное тепло, ощущение, как от большой дозы транквилизаторов. Уют. Тяжесть в конечностях. Чувство, что все будет хорошо, вопреки тому, что глаза говорят ей обратное.

– Я победил, – произнес он.

Она чуть не рассмеялась. Она чуть не заплакала. Но ей не хватало убежденности сделать ни то, ни другое. Она смотрела на ключ, на его острые зубцы и понимала, что находится в опасности, но не могла заставить себя беспокоиться. В баре стало тихо, и столик под рукой Фрэнка изменился. Вместо фрагментов женских тел она увидела столешницу из сосны.

Единственной частью тела, которой она могла двигать, были ее глаза. Она посмотрела вверх.

Она находилась в коттедже, где был высокий каменный камин. Потолок, как в соборе. Деревянные стены в деревенском стиле. Вместо несвежего пива она почувствовала запах огня, а вместо «Уизер» услышала журчание ручья.

Фрэнк сидел напротив нее, спиной к двери.

– Говори сейчас, если хочешь, – приказал он.

Голос глубоко внутри нее протестовал, но ее рот повиновался Фрэнку.

– Ты… – Даже ее язык казался тяжелым. Даже ее мысли. – Ты загипнотизировала меня.

Он выглядел почти гордым за нее.

Она подумала о ноже в своей сумочке. Но ее сумочки больше не было на столе. Неужели он взял ее? (Или он увел саму Майю? И если да, то куда?) Внутренний голос продолжал кричать, но у нее потекли слюнки при виде того, что Фрэнк готовил на плите. Она почувствовала запах чеснока. Свежая зелень. Тушеное мясо.

– Молодец, что догадалась, – похвалил он. – Ты напоминаешь мне меня самого.

– Ты… убил их.

Он приподнял бровь при слове «их».

– Видишь ли, так вышло, что либо он, либо я.

Майя поняла, что он говорит о своем отце. Фрэнк убил и его тоже. Ее рот приоткрылся, челюсть расслабилась. Ей было хорошо, этот долгий выдох, как облегчение, которого она жаждала с тех пор, как была вынуждена отказаться от таблеток, – или, скорее с тех пор, как начала принимать их. С тех пор, как она увидела, как Фрэнк убивает ее лучшую подругу, этот соблазнительный выдох, это райское расслабление было единственным, чего она хотела. Но теперь она боролась с ним изо всех сил.

– Обри, – осмелилась произнести она.

Его улыбка погасла.

– Ты думаешь, я хотел убивать ее? Нет. Но она догадалась обо всем. Ты можешь в это поверить? Я совершил ошибку, порекомендовав ей книгу об известном месмеристе, и у нее возникла ассоциация с гипнозом. Она собрала все пазлы воедино в последнюю минуту. Обри была умна, надо отдать ей должное. У меня не было выбора, пришлось это сделать.

– А Руби?

Фрэнк выглядел так, словно она дала ему пощечину.

– Не говори о ней. Ты ни хрена не знаешь о Руби.

Майя надеялась, что ее телефон, где бы он ни был, улавливает все это.

– Кристина, – пролепетала она.

– Значит, ты все-таки посмотрела видео. – Его губы скривились в полуулыбке.

– Я поговорила со Стивеном.

– К черту этого парня. Он не знал ее так, как я.

– Она написала ему письмо перед смертью.

Улыбка сползла, когда вспышка беспокойства промелькнула на его лице.

– Письмо? – переспросил он.

– Она… рассказала ему всё.

На лице Фрэнка отразилось сомнение.

– Что значит всё? – Майя попыталась встать, но ее конечности казались сделанными из бетона. Она никуда не могла уйти; он полностью ее контролировал. Он наклонился ближе. – Скажи мне, что было в письме.

Она намеревалась уклониться, затянуть разговор. Заставить его гадать. Вместо этого, к ее ужасу, правда послушно слетела с ее губ. Она была наблюдателем в собственном теле.

– Кристина написала Стивену, что сожалеет о том, что была плохим другом. Она сообщила, что переезжает к тебе, в твой дом. Он говорил, что это прозвучало так, словно она прощалась.

Фрэнк расслабился. Он откинулся на спинку стула, и Майя сделала то же самое. Все это время они сидели в одной и той же позе, но только сейчас девушка осознала это.

– Эта записка дает тебе все, что ты хотела знать, – произнес он.

– Она… – Ее мозг легко нашел ответ. – Она догадывалась, что умрет.

– Она этого хотела. Я много раз приводил ее в свой коттедж; также как и ты, она поняла все. Она точно знала, что это за место. – Его голос был полон любви, хотя было неясно, была ли это любовь к Кристине или к своему домику. Или к самому себе. – Я дал ей лишь то, чего она желала, – продолжал он. Майе казалось, что она вязнет, ее кости врастают в сиденье, а сиденье врастает в землю. – Она никогда не хотела возвращаться в реальный мир. Она провела всю свою жизнь, пытаясь сбежать из него. Сначала с помощью рисования – она училась сама, еще будучи ребенком. Говорила, что, когда рисует, холст превращается в спасительный люк. Если подумать, – произнес он так, будто только что заметил это, – в этом она отчасти напомнила мне тебя. То, как ты растворялась в книге своего отца.

– Не