смотрел, но не позволил себе. И братья такие же! Думаешь, я не мог бы? Знаешь, сколько женщин на меня поглядывали – особенно, когда директором стал? Некоторые даже предлагали. Но как подумаю, что Машу предам… Она не виновата, что постарела, пополнела и внешне не похожа на ту, с которой я когда-то познакомился. Я ее до сих пор люблю и не понимаю, как можно на две семьи…

– У меня одна семья.

– А та… Эльза?

– Ее увезли в Москву, больше не увижу. В нашем времени ее тоже нет – умерла в 1976 году. У тебя, Федор, есть семья, дети, сестра, братья, племянники. У меня, кроме Насти, никого.

– Нет, так появится! – сказал Федор. – Один раз изменил – снова захочется. Заигрался ты, Виктор! Вся эта войнушка никому не нужная, задания по соблазнению женщин… Очнись! Это не компьютерная игра!

– Я пойду! – сказал Крайнев. – Передай Насте, что я ее люблю! Любил и любить буду…

Когда Федор вошел в квартиру, Настя встала с дивана.

– Что? – спросила, прижимая руки к груди.

– Ничего! – буркнул Федор. – Юлил, хвостом вилял. Задание у него, мол, было такое. Женился для виду, та женщина уехала в Москву. Больше ее не увидит. Врет!

– Он никогда не врет! – сказала Настя и достала пальто из шкафа. – Пойду!

– Ты что? – преградил ей дорогу Федор. – Нельзя так! Пусть хотя бы ночь помучается! Пришел – ни стыда, ни совести! Даже не извинился!

– Ты ничего не понимаешь! – сказала Настя. – Он сейчас обидится и к Ольге пойдет!

– Какой Ольге?

– Художнице, миллионерше. Она очень красивая и Витю любит. Раньше он к ней никак, но сейчас может.

– Не пойдет он ни к какой Ольге! – сказал Федор с досадой. – Сказал, что любит только тебя. И глаза при этом стали такие белые!

– Ой! – всплеснула Настя руками. – Надо бежать! Я знаю, когда у него такие глаза!

– Не пущу! – сказал Федор. – Не будет моя сестра за неверным мужем бегать! Ишь, придумал себе занятие! Ходить в прошлое и развлекаться!

– Развлекаться! – воскликнула Настя. – Что ты понимаешь! Я видела его в бою возле реки. Они с папой пушку на дорогу выкатили, на них немцы бегут, а в стволе гильза застряла. Витя встал перед пушкой и палкой гильзу выбивает. Немцы бегут, все ближе и ближе, я даже глаза закрыла, чтоб не видеть, как его убьют, а потом пушка как выстрелит!.. Папа рассказывал, что он тогда просил Виктора уйти, потому что опасно, но Витя остался. Если б не Виктор, папу убили бы! Не было бы ни тебя, ни Ивана, ни Семена, ни детей ваших… Понял?

Настя убежала, Федор удрученно топтался у дверей. Дверь в спальню скрипнула, жена, запахивая халат, выглянула в прихожую.

– Иди спать, Макаренко! – сказала сердито. – Утром не добудишься!

– Если ты все слышала, – сказал Федор, – могла бы поддержать!

– Сами разберутся!

– Я ей брат…

– Младший. Насте двадцать, но она умнее: такого мужа отдавать!

– Что в нем особенного?

– Он порядочный. Редкость по нашему времени.

– Какой порядочный?! После того, что он сотворил…

– Я не знаю, что там было и как, – сказала жена, – но представить могу. К таким, как Виктор, бабы липнут отчаянно, а мужчине отказать женщине труднее, чем женщине – мужчине. В одном уверена: Настю он не бросит, что бы ни случилось! Какая богатая и красивая ему глазки ни строила бы!

– Можно подумать, он один такой! – буркнул Федор.

– Есть еще ты! – согласилась жена. – Но как Настя в своей деревне могла бы познакомиться с будущим директором кардиоцентра?

– Я тогда был студентом.

– Должность директора у тебя на лбу была написана. Весь курс это понимал. Думаешь, зря девчонки за тобой бегали?

– Не замечал.

– Ты ничего и никого не замечал. Кроме науки своей. Если б я не догадалась тебя подкармливать, ты и меня не заметил бы.

– Зато я тебе не изменял! – сказал Федор.

– Как и я тебе. Может, зря. Если б случился такой Виктор…

– Ты чего это? – насторожился Федор.

– Иди спать, Отелло! – засмеялась жена. – Завтра вставать в шесть…

Квартира встретила Настю черной тишиной. Настя зажгла свет и пробежалась по комнатам – мужа нигде не было. На полу в прихожей не валялось пальто (его Настя бросила, после того как нашла в кармане записку), в шкафу не было одежды, в которой Виктор вернулся из прошлого. Настя села на диван и заплакала. Она знала, где он…

18

Выдвижение к Орешково началось сразу после полуночи. По прямой до поселка было тридцать километров, но ехать предстояло кривыми проселочными дорогами. В бригаде имелось четыре грузовика: два захваченных во время памятного Крайневу боя; тот, на котором он вернулся из N, и еще один, доставшийся партизанам в ходе операции по перехвату грузовых колонн. Все машины были исправны (Саломатин проверил каждую лично), но мест для пополненной бригады в кузовах не хватало. Предстояло сделать два рейса. В том числе Крайневу. В бригаде только он да Саломатин говорили по-немецки, у Крайнева к тому же имелся мундир гауптштурмфюрера и соответствующие документы, а на пути к Орешково располагались сильные полицейские гарнизоны. Бригаде не составило бы труда разгромить их по очереди или одновременно, но это означало лишнюю задержку в пути, ненужные потери и, самое главное, всполошило бы немцев. Ехать следовало тихо.

Крайнев в черном эсесовском мундире забрался в кабину первого грузовика, и они тронулись. Первый рейс был самым опасным: в кузовах сидели бойцы в советской форме. Тенты надежно укрывали красноармейцев от чужого взгляда, но среди полицейских мог найтись ретивый служака, пожелавший заглянуть под брезент. На этот случай у задних бортов усадили переодетых в немецкую форму партизан, которым наказали: буде найдется такой любопытный, бить его в зубы прикладом. Сразу, без лишних разговоров, по-немецки. Жаловаться не побегут.

Приклады в ход пускать не пришлось. Полицейские заслоны, дежурившие у въезда в села, даже не пытались остановить колонну. Полицейским в голову не пришло, что в глубоком тылу, ночью, при свете зажженных фар могут передвигаться моторизованные колонны партизан. На всякий случай при подъезде к селам Крайнев опускал стекло на дверце и выглядывал наружу. Это производило нужное впечатление: полицейские вытягивались и отдавали честь. Во втором рейсе колонну возглавлял «ханомаг», а в передовом грузовике сидел Саломатин, ради такого дела напяливший трофейный мундир обер-лейтенанта. Приветствия полицаев достались ему. Если, конечно, молодой генерал изволил их принять: Саломатин вел себя с полицаями суровей, чем прусский фельдфебель с новобранцами.

Пушки прицепили к грузовикам при первом рейсе. Саломатин не опасался, что полицейские опознают в них русские ЗИС-3. Во-первых,