словно уже не раз видели такое. Косясь в сторону вернувшейся к рисовальному планшету малолетней девчонки, с обидной легкостью уронившей его лучшего бойца, Горстнев дождался возвращения отлучившегося по тренерским делам наставника и нейтрально поинтересовался:

— Что-то я не припомню, Виктор Палыч, чтобы ты меня этак коленками бить учил⁈

Волков для начала заставил поменяться напарниками две ближние пары, скомандовав им поработать над уклонением и срывом захватов, и только после этого напомнил:

— Я же тебе не раз говорил, Сережа, что самбо не статичная система, она живая и постоянно развивается. Когда я учился у Виктора Афанасьевича Спиридонова, он не стеснялся брать и использовать материал изруководства «Нападение и самооборона без оружия» авторства Солоневича. Ты же помнишь, кто это такой?

Разумеется майор помнил! Потому и ответил без раздумий:

— Убежденный монархист, контрреволюционер и враг советской власти, сбежавший с братом и сыном к белофиннам в тысяча девятьсот тридцать четвертом году. Нам тогда в Карелии внеочередные учения устроили, и дрючили на них так, что… Мда. Хотя виноваты, вообще-то, были конвойные, просохатившие их самовольный уход из лагеря!

— И если уж Спиридонов черпал для своего «Самоза» из таких источников, то и мне ничего не мешает перенимать удачные решения со стороны. Понял?

— Так точно.

— Тогда переодевайся, устрою тебе персональные курсы усовершенствования старшего командного состава. Только прежде своему чемпиону политику партии разъясни, по поводу его тренировочного процесса на ближайшую неделю.

Пришедший в себя Вилен и в самом деле лупал глазами, не торопясь покидать такие уютные и мягкие коврики. Подойдя к нему, Горстнев присел и внимательно присмотрелся к зрачкам, выискивая признаки возможного сотрясения. Не нашел, и обрадованно протягивая руку помощи откровенно квелому ученику, добродушно-сочувствующе осведомился:

— Ну, как ты?

Здоровяк в потрескивающей на плечах форме с тихим кряхтением уселся по-турецки, тряхнул головой и честно признался:

— Что-то мне мал-мала не по себе, тащ командир.

— Чего так?

Вновь помотав головой и пару раз шлепнув себя по щекам, Вилен ненадолго замер, разглядывая что-то увлеченно рисующую за конторкой девицу-красавицу.

— Ну, не знаю. Просто, если у них тут даже художницы такие, то мне уже как-то страшно становится…

* * *

В первый день весны в Минске было так пасмурно, что казалось — над ним в несколько слоев собрались тучи едва ли не со всей Белоруссии, вознамерившиеся по-быстрому избавиться от залежавшихся с зимы запасов снега. С виду вполне пушистого и белого, но однако же неприятно-влажного: кружась в переменчивых потоках теплого мартовского ветра, мокрые хлопья моментально облепляли любого горожанина со всех сторон, ограничивая прямую видимость едва ли десятком метров. Вот в такую веселую погодку и возвращался домой честный советский сапожник Ефим Брайдер, то и дело поправляя сползающую лямку вещмешка на правом плече, и помахивая в воздухе легким чемоданом. Нет, кое-что в нем конечно же лежало, но в сравнении с тем, как багаж распирало вещами и гостинчиками при убытии в Нижний Новгород…

— Не понял?

Поймав себя на том, что уже второй раз подряд проходит мимо нужного крыльца, мужчина остановился, тряхнул головой и присмотрелся. Двор был точно тот самый: перекосившиеся от времени щелястые дровяные сарайчики, недавно отремонтированный парой свежих досок нужник, вдали из кирпичного «сруба» торчала водозаборная колонка… Тот двор, знакомый как свои пять пальцев! Однако же, вход в его мастерскую отсутствовал. Негромко выматерившись, он шумно выдохнул, отгоняя настырно лезущие прямо в глаза снежные перья: собрался и медленно повел головой, внезапно зацепившись взором за угольно-черного ворона, сидящего на верхушке столба, с которого к дому тянулся электрический кабель.

— Кра-а!

Моргнув, Ефим Акимович потряс головой, словно норовистый жеребец, и внезапно осознал, что зрение его резко поправилось, и теперь он все прекрасно различает.

— Ну Александра! Наверняка ведь ее штучки!..

— Кр-рар!!!

Дернувшись от пролетевшей прямо над его головой птицы, мужчина сдавленно чертыхнулся и все же добрался до входной двери в свою мастерскую. Позвенел ключами, открывая замки в правильном, и известном только ему и ученице порядке (а иначе внутренний засов так и останется на своем месте), зашел и с облегченным вздохом расстался с поднадоевшим неприятно-габаритным чемоданом. Скинул верхнюю одежду, тут же с наслаждением запустив пятерню под душегрейку: уезжал по холоду, ну и оделся соответственно, а вот когда вернулся, пришлось всю дорогу от вокзала до дома терпеть и потеть.

— Так!..

С удовольствием констатировав, что в его биндежке довольно тепло, мужчина прошел вглубь и приложил ладонь к округлому боку печки. Заглянул в топку, полюбовавшись на едва слышно потрескивающие-рдеющие угольки, подбросил на них пару сучковатых полешков и вновь распрямился.

— Э-эх, в гостях хорошо, а у себя все одно лучше…

Не договорив, мастер по обуви и замкам уперся взглядом в непонятные прямоугольные коробочки, которые волховка (больше ведь некому) зачем-то разложила сушиться поверх газетной «скатерти» прямо на его обеденном столе. Взяв одну такую и скребнув ногтем, мужчина обнаружил, что эта непонятная плоская тара сделана из обрезиненной дюральки — более того, к ней и крышечки имеются, с пружинными защелками. А еще, Александра для какой-то своей надобности промывала их спиртом-ректификатом — уж такие-то вещи Ефим определял влет! Осуждающе цокнув, хозяин помещения вернул коробочку на стол и обратил внимание на верстак, где аккуратно были разложены разные…

— Хм?

С некоторым удивлением рассмотрев довольно красивый нож-складешок с изогнутым широким лезвием, он перенес внимание на зажатую в тисочках заготовку, чей довольно длинный клинок был плотно умотан в черную тряпичную изоленту. А вот хвостовик зачем-то расковали-изогнули наподобие половинки полой трубки, и залили в нее что-то темное с багровым отблеском. Надо сказать, очень характерным для тех, кто разбирался в драгоценных камнях: заинтересовавшись, Ефим Акимович не поленился дотянуться до малого шильца и ткнуть им в этот странный наполнитель — обнаружив, что тот подозрительно напоминает…

— Да ладно?

Собравшись поскрести материал поосновательней, он вовремя заметил лежащие неподалеку от тисочков части будущей рукояти, среди которых как раз валялась парочка толстеньких пластинок из такого же «наполнителя», до жути напоминавшего самый настоящий рубин. Кусок черного нефрита мужчина опознал гораздо уверенней, еще одна пластина своим блеском поначалу склонила его к серебру, но все же он определил в ней платину.

— Н-да…

Равнодушно оглядев валяющийся на грязноватой тряпке пучок бронзовой проволоки и каких-то мелких пластин (или пластинчатых пружин?), Ефим удивленно шевельнул бровями при виде странного куска балтийского янтаря. Вернее тонкого штырька из окаменевшей миллионы лет назад древесной смолы, выглядевшего как огрызок использованного карандаша