я тебя никогда не брошу! — важно заявил Енох, — ты же знаешь! Я не такой как этот!

— Кто этот! — возмущённо закричал Моня, — сам меня отправлял смотреть дверь, а теперь говоришь, что я бросил Генку! Ну это ужас!

— Да тише вы, — устало сказал я и приложился к кувшину. — лучше подумайте, как отсюда выбраться.

Оба призрака задумались. А я доел кольцо колбасы в спокойной обстановке.

— Я вот что думаю, Генка, — наконец, сказал Енох, когда я уже отставил полупустой кувшин и осматривал подвал в поисках чего-то, на чём я могу спать. Пока, кроме мешка с яблоками, ничего лучше и чище я не нашел.

— Кто-то идёт! — воскликнул Моня.

Оба призрака как по команде испарились. И я остался в подвале один.

— Эй! Мальчик! Мальчик! — сверху кто-то спускался, подсвечивая себе чадящей керосиновой лампой. Голос был женский, но так как это подвал, то звучал он глухо.

Я прикинул, а что, если я сейчас резко выскочу, собью женщину с ног и выбегу во двор? Но там у входа могут стоять эти мордовороты. Посчитать опять рёбрами ступеньки мне не улыбалось. Ещё эти синяки не переболели.

Поэтому я просто сидел на мешке с яблоками и молча смотрел на спускающийся огонёк лампы.

— Мальчик! — передо мной появилось женское лицо.

Настасья!

— Чего припёрлась? — зло буркнул я.

— Тихо ты! — шикнула она, испуганно прислушиваясь, что там наверху. — Так надо было! Ты уж не обижайся! Иначе он бы не поверил.

— Ну спасибо! — шепотом, но всё равно язвительно, сказал я, — благодаря тебе меня отпинали сектанты ваши.

— Зато не убили, — огрызнулась она и добавила, — пошли давай, только тихо!

— Куда пошли? — нахмурился я, даже не пытаясь куда-то там идти.

— К Софронию!

— Никуда я с тобой не пойду, — зевнул я и лёг на мешок с яблоками, свернувшись калачиком, — свет потуши, в глаза бьёт.

— Как не пойдёшь? — растерялась она.

— А так. Не поду — и всё. Мне и тут хорошо, — зевнул я опять, — еда есть, спать где есть. Что мне ещё надо?

— Сейчас Епифан в доме пьяный спит, — зашептала она, косясь наверх, — его прислужники к бабам своим пошли. И эта дура, Акулина, тоже с ним спит. У нас есть пару минут, чтобы бежать. А то не дай бог увидит — нам конец!

— Тебе конец, — поморщился я, — а я лично никуда бежать не собираюсь. Тем более с тобой.

— Почему со мной не собираешься? — обиделась она.

— Ты меня один раз уже предала, — сказал я, — а у меня принцип такой, что предавший один раз, предаст снова. Так что иди к своему пророку Епифану под второй бочок и дверь поплотнее закрой — дует!

— Дурак! — Настасья не нашла ничего лучше, чем сесть прямо на грязноватый земляной пол и зареветь.

— Сама дура! — не остался в долгу я, — на меня больше твои слёзы не действуют.

— Я твою торбу в кустах спрятала, — всхлипнула она, вытирая слёзы, — пойдём. А то завтра тебя Епифан казнит.

— Что? — сон мгновенно пропал у меня из глаз. — Я вообще-то ребёнок, если ты не заметила.

— А ты что думаешь⁈ — зашипела она, — думаешь, это я такая вся развратная, да? И неблагодарная, что тогда так вела себя⁈ Да я просто жить хочу! Просто хочу жить! А таких детей знаешь сколько он уже загубил⁈ У-у-у-у!

— Тихо ты! — теперь уже оглянулся наверх я, — как мне верить тебе, что это не Епифан тебя подослал, узнать зачем мне Софроний?

— Никак, — хмуро сказала она и с тревогой прислушалась к звукам наверху, — или идешь со мной, или я уйду одна. Мне всё равно жизни здесь больше не будет.

Я не стал выспрашивать, что случилось и почему жизни не будет, захватил большой шмат колбасы и сала, прямо с глиняной горшком-плошкой, и тенью выскользнул вслед за Настасьей. Она потушила лампу и, стараясь не шуметь, проскользнула через двор.

Крадучись, мы вышли в задней калитке, которая вела на огороды, что спускались к пруду. Луна хоть и была ещё щербатая, но светила достаточно ярко, я присмотрелся — за прудом была стена леса.

Не сговариваясь, мы молча побежали по меже, огибая пруд.

— Стой! — шепнул я, — иди за мной, след в след.

И первым пошел по берегу пруда. Ноги увязали в иловатом песке, но в принципе идти было более-менее нормально. Главное, чтобы ям под водой не было.

— Зачем по воде? — возмущённо шикнула Настасья, — ноги только промочим.

— А вдруг у Епифана собаки, — ответил я.

— А-а-а-а, ну да, — согласилась она и послушно пошлёпала по воде за мной.

Я отобрал у неё тяжелый узел с барахлом, и теперь аж запыхался. Мы стремительно, уже не таясь, вбежали в лес и понеслись дальше. Наталья, очевидно, хорошо знала местность, так как уверенно командовала:

— Прямо! Сюда! Туда!

Конечно, разобраться в её командах было непросто, но я в таких случаях просто смотрел, куда бежит она, и бежал следом.

Не знаю, сколько времени так прошло, но уже стало светать, когда мы, преодолев болото, выскочили на большую лесную прогалину.

— Привал! — скомандовал я, и сел на ствол поваленного дерева.

— Ох! — простонала Настасья и тяжело плюхнулась рядом.

— А теперь рассказывай! — велел я строго.

Глава 23

История Настасьи оказалась банальней, чем коровья лепёха. Пятая дочь в многодетной семье, забитая глухая деревушка, замученные от бесконечной полевой работы родители. В перспективе ей светило лишь раннее принудительное замужество, такая же беспросветная деревенская жизнь и скука.

Да, да. Именно скука и стала основной причиной, почему Настасья повелась на сладкие рассказы сектантских агитаторов о новой жизни и ушла с ними из дома. Сначала ходила по сёлам, помогала раздавать листовки и прокламации. Затем, когда чуть подучила основные тезисы — полноценно агитировала. А однажды на большой сходке, где был сам основатель — Епифан, который отметил красоту девушки и сметливость, она стала его второй любовницей под именем Саламея-мироносица.

Ну вот, пожалуй, и всё.

— Мда, — сказал я (а что ещё