Однако, есть и более устойчивые определения, повторение которых в летописи позволяет даже предполагать, что они сложились (возможно, не только в летописи, но и живом языке) как будто в нечто вроде формулы– «добрая дружина», «передняя дружина», «старейшая дружина», «молодшая дружина» и т. п. Историки давно обратили внимание на эти определения и, руководствуясь идеей, что дружина – это термин, отсылающий к неким группам или институтам, пытались в таком же терминологическом ключе трактовать и эти выражения. Именно так ещё в XIX в. утвердилось мнение, что дружина древнерусских князей как институт, объединявший всех людей на княжеской службе, разделялась на две части – старшую дружину и младшую[459]. В старшую обычно заносят бояр, а кого заносить в младшую дружину, решается по-разному. Такое «институциональное» деление дружины как организации или корпорации стало со временем едва ли не общепризнанным, в том числе в работах зарубежных и современных историков[460].

Данное исследование не поддерживает такую логику. Во-первых, как выясняется, само слово дружина не имеет терминологической точности. Единственное более или менее устойчивое значение, как-то соотнесённое с социально-политическими реалиями, которое за ним фиксируется, – это «войско/люди князя». Но оно весьма широко и расплывчато. Во-вторых, если в летописи встречаются разные определения к этому слову типа «княжа», «отня» или «володимерская», то логичным уже кажется в этот ряд поставить и определения «старшая» и «младшая» и трактовать их не как специальные термины, а как контекстуальные (ad hoc) пояснения. И одного этого обстоятельства уже достаточно, чтобы усомниться в постоянном и устойчивом различии некоей дружины на некие две части, которое постулируется историками. Если это были пояснения, годные только для уточнения ситуации в отдельных рассказах и сообщениях, то видеть в них отражение социальной структуры или политических институтов нельзя, то есть, иными словами, они не могли быть терминами– общепринятыми точными (стандартными) обозначениями этих структур и институтов. Но, разумеется, в каких-то случаях вполне можно ожидать, что они всё-таки указывают на какие-то реальные группы и категории. Только это надо выяснять по контексту каждого отдельного употребления этих выражений (так же, как это надо выяснять в каждом случае упоминания и самого слова дружина), ожидая, что в каждом конкретном случае под этими указаниями могут скрываться разные группы и категории населения (в зависимости от ситуации, манеры словоупотребления того или иного автора и т. д.).

Историки ещё в XIX в. выявили примеры, когда дополнительный эпитет к слову дружина подразумевает как будто какие-то группы в княжеском окружении – и даже, как подозревали историки, институционально оформленные. Этих примеров оказывается совсем немного. Недавно А. А. Горский составил их уточнённый список[461]. Историк осторожно отнёсся к составлению этого списка, отказавшись от разного рода употребительных в летописи, но явно случайных и неопределённых выражений, таких, например, как «с малом дружины» и подобных («с малою дружиною», «с неколиком дружины» и пр.)[462]. Разбор этих примеров приводит его к выводу о «внутридружинной иерархии», то есть разделении древнерусской «дружины» как «корпорации служилых людей» на две части – «старшую дружину» и «младшую» (к первой Горский относит бояр, а ко второй – практически все остальные категории княжеских людей, упоминаемые в источниках, – отроки, детские, гриди и пр.). Однако, на мой взгляд, такая трактовка, даже и основанная на осторожном подходе, нуждается в существенной корректировке, и примеры эти надо оценивать иначе.

Так, по мнению Горского, в довольно пространной статье ПВЛ под 6601 (1093) г. под тремя разными выражениями (два из которых включают слово дружина) подразумеваются одни и те же люди – «высший слой киевской служилой знати». Первое упоминание содержится в рассказе о смерти Всеволода Ярославича, когда летописец сообщает, что в последние годы князь «нача любити смыслъ уных, свѣтъ творя с ними. Си же начаша заводити и негодовати дружины своея первыя и людем не доходити княже правды. Начаша ти унии [вар.: тивунѣ] грабити люди и продавати, сему не свѣдуще в болѣзнех своихъ»[463]. В переводе на современный русский язык: «…стал любить образ мыслей молодых, советуясь с ними. Те же стали наущать его, чтобы он не считался с дружиной своей первой и чтобы люди не имели доступа к княжескому суду. Начали эти молодые [или: тиуны] грабить людей и штрафовать, а князь был в неведении из-за болезней своих»[464].