— Что видели по дороге? — интересуется падре.

Мор де Фуэнтес, держа в одной руке бокал вина — букет, надо сказать, превосходный, — другой делает пренебрежительное движение, долженствующее обозначить, вероятно: ничего такого, что было бы достойно его боевого духа и патриотического жара.

— Французы на каждом углу. Горожан почти не видно, а какие есть — те полумертвые от страха. Почти все мятежники стянулись к Монтелеону или разбежались.

— Говорят, что на Прадо идут расстрелы, — замечает Луна.

— Это мне неизвестно. Знаю только, что как ни старался, не смог пройти к фонтану Сибелес, потому что наткнулся на французскую кавалерию… Хотел вернуться к казармам испанских гвардейцев — у меня там знакомые офицеры. Для того, естественно, чтобы стать в ряды нашей армии, если бы она решилась вмешаться. Но не вышло.

— Но до казарм добрались?

— Да как бы вам сказать… Не вполне… По пути я узнал, что полковник Маримон распорядился запереть ворота и никого не выпускать из расположения… Зачем же мне было туда идти? Судя по всему, гвардейцы ограничились тем, что через стену перебросили мятежникам несколько десятков ружей.

— Вероятно, в других казармах было то же самое.

— Слышал, что оружие раздали народу только испанские гвардейцы и инвалидная рота. Ну и гарнизон артиллерийского парка, само собой… О «валлонах», конногвардейцах и прочих ничего не знаю.

— Как вы полагаете, войска все же выйдут на улицу? — осведомляется священник.

— Сейчас, когда Мюрат занял весь город? Едва ли. Очень сомневаюсь… Слишком поздно.

— Ежели вам угодно знать, я ничуть об этом не жалею. Этот сброд, да еще вооруженный, куда страшней французов. И в конце концов, кто, как не Наполеон, восстановил те алтари, которые во Франции осквернила революция… Важно лишь прекратить бесчинства и хаос, навести порядок. Порядочные люди, умеренные и благонамеренные, хотят общественного спокойствия и в мятежах участия все равно не примут.

Откуда-то с улицы гремит очень близкий ружейный выстрел, и трое собеседников спешат покинуть балкон. В гостиной, усевшись на диван, Мор де Фуэнтес отпивает еще глоток вина:

— Уж кто-кто, а я с вами спорить не буду.

* * *

Полковник Хиральдес, маркиз де Каса-Паласьо и командир линейного пехотного полка волонтеров короны, судорожно хватается за свой письменный стол, словно бы для того, чтобы не рухнуть на пол.

— Это ваш парк, черт побери!.. И это ваши артиллеристы первыми все начали!

— А ваши что устроили?! — отвечает полковник Наварро.

— Они поступили в ваше распоряжение, и, стало быть, отвечать за них вам, а не мне!

Препирательство это продолжается уже добрых четверть часа. Полковник Наварро, начальник штаба артиллерии и прямой начальник капитанов Веларде и Даоиса, напуганный сведениями из парка Монтелеон, поспешил в казармы Мехорада. Хиральдес встревожился не меньше, узнав, что два взвода волонтеров, которые он под командой капитана Гойкоэчеа отправил в парк, перешли на сторону бунтовщиков и приняли участие в боевых действиях. И нанесли французам очень значительный урон. В таких обстоятельствах обоим полковникам стоит крепко задуматься о том, каковы для них будут последствия.

— Как вы могли доверить отряд Педро Веларде?! Ведь он же был в невменяемом состоянии! — вопрошает полковник Наварро.

— Он сбил меня с толку, — ответствует полковник Хиральдес. — Этот ваш полоумный капитан угрожал взбунтовать весь полк!

— Надо было его арестовать!

— Чего ж вы его сами-то не арестовали — своего-то подчиненного?! Зачем воду в ступе толочь? Не арестовал, потому что мои офицеры тоже были разгорячены донельзя и хотели вывести полк на улицу. Чтобы не допустить этого, мне не оставалось ничего иного, как отрядить Гойкоэчеа с тридцатью тремя волонтерами… И, как выясняется теперь, я правильно сделал! Никакого братания с чернью, никаких стычек с французами! Однако то, что происходит в Монтелеоне, — это катастрофа! Сущее бедствие. Уверяю вас, честью своей клянусь — это самое настоящее несчастье.

— Вот и признайтесь в этом. Всем скажите.

— Да? А кто выпустил из Главного штаба этого сумасшедшего?! Кто направил в Монтелеон капитана Даоиса? Не вы ли? И не ваш ли это парк? А? Ваш, полковник Наварро, и люди эти — ваши! Повторяю вам: мои волонтеры могли только подчиниться, другого выхода у них не было!

— Почем вы знаете?

— Я предполагаю.

— Ах, предполагаете?! И в своем рапорте капитан-генералу тоже предполагаете предположить это?

— С вашего позволения, я именно это уже и написал! — отвечает Хиральдес, воздев палец. — Я отправил донесение Негрете, где указал, что не имею ни малейшего отношения к этому беспримерному безобразию! Вам, может быть, любопытно будет узнать, что он мне на это ответил? Что умывает руки. И это еще не все! — Хиральдес хватает со стола исписанный лист бумаги и тычет его под нос артиллеристу. — Вместе с распиской о получении он направил мне копию письма, которое Мюрат прислал сегодня утром в Верховную хунту. Читайте, читайте… Только что получено.

С настоящей минуты предписывается, прекратив всякого рода попустительство, незамедлительно восстановить в городе спокойствие, ибо жители Мадрида в случае неповиновения испытают на себе все пагубные последствия оного.

— Ну, как вам это нравится? — спрашивает Хиральдес, забирая бумагу. — Ясней выразиться просто невозможно… Мало того, когда я послал одного из моих адъютантов в Монтелеон, чтобы привел этих дикарей к покорности (замечу, что это должны были бы сделать вы, полковник!), они в разгар мирных переговоров выпалили из пушки и перекрошили множество французов… Впрочем, как там обернется с Монтелеоном, мне уже не слишком интересно. Меня больше занимают сейчас последствия…

— Вы имеете в виду себя и меня?

— Ну да, в известной степени… Мы ведь с вами отвечаем за это… Но не только — тут речь обо всех. Вы же читали, что пишет Мюрат… Как не вовремя все это, Наварро, ах как не вовремя!

Полковник Фалькон, испытывая перемешанную с глубочайшей растерянностью досаду, откланивается. Оказавшись на улице, решает сам взглянуть, что происходит у парка Монтелеон, и направляется вверх по улице Сан-Бернардо, однако уже на углу Ла-Пальмы французы, невзирая на мундир и густые эполеты, останавливают его грубым:

— Arretez-vous![33]

Полковник, с трудом складывая французские слова — начатками языка он овладел во время пиренейской кампании, — просит вызвать начальство, но добивается того лишь, что к нему подходит прыщавый юнец с маленькими усиками. По знакам различия Наварро видит, что это младший лейтенант 5-го полка 2-й пехотной дивизии, которая еще утром была расквартирована в Эль-Пардо. Французы двинули в город все наличные силы, понимает он.