Время шло. Периодически в облаках мелькали силуэты "мессершмиттов", не знаю, та ли это была пара, или они менялись, вероятнее второе, сколько топлива должно остаться у них баках? И тут доклад по радио с эсминцев впереди — большие корабли идут навстречу. "Ринаун"? Нет, их трое, поодаль еще один. Сейчас я знаю, что это были "Ришелье" (или "Фридрих", как переименовали его немцы), и все те же "Шарнхорст" и "Гнейзенау", повторялась история, случившаяся в Норвежском море в сороковом. Тогда, из экипажа "Глориеса", 1245 человек (почти как у нас) спаслось всего сорок четыре, и еще трое с эсминцев сопровождения.

Отмечу лишь перемену с кэптеном Филиппом. При всей опасности, обстановка прояснилась — и не было больше сомнений. Теперь это снова был абсолютно спокойный, уверенный в себе, британский офицер, его приказы были точны и безошибочны. Авианосцу поворачивать на северо-восток и уходить самым полным, "Бирмингему" прикрыть дымовой завесой, эсминцам выйти в торпедную атаку, прикрыть отход. Хотя не знаю, может и правы те, кто считали, лучше следовало оставить эсминцы при себе, также как дымзавесчиков, и угрожать торпедной атакой уже из-за дыма?

Я не видел, что происходило за кормой. Читал мемуары, и немногих спасшихся, и самих немцев, как они с восьмидесяти кабельтовых накрыли "Пенн" и "Петард", первый был расстрелян "Шарнхорстом" почти сразу, одиннадцатидюймовый снаряд в машину, затем добивание, по второму стрелял "Зейдлиц", и гораздо хуже, из двенадцати выпущенных снарядов попал одним, зато разворотил эсминцу всю носовую оконечность, отчего тот почти потерял ход — и "Ришелье" подключился, нанеся удар милосердия, от двух его снарядов "Петард" затонул мгновенно (что любопытно число спасенных в точности повторило тот эпизод с "Ардентом" и "Акастой", всего три человека, двое и один, с разных кораблей). Но мы не видели, потому что "Бирмингем", отчаянно пытался нас прикрыть, описывал за нашей кормой зигзаг, ставя дымовую завесу. И он еще стрелял, и даже попал в "Зейдлиц", без особых последствий, зато в него, в те минуты, когда он был виден, вцеплялись залпами и "Зейдлиц", и "Шарнгорст". Я видел, как на крейсере сверкали вспышки взрывов, и летели обломки, от надстройки, от трубы, от кормового мостика, как рухнула мачта, как поднялось пламя над его носовыми башнями, а затем и над третьей, как он сам накренился на борт, теряя ход, а четвертая башня, кормовая нижняя, еще стреляла, а затем "Бирмингем" опрокинулся через правый борт и исчез под водой. Кажется, последние выстрелы по крейсеру, уже не имеющему возможности сопротивляться, сделал "Ришелье", уж очень сильные взрывы там были — хотя может быть, рвался боезапас. Ну а после, насколько можно было различить в бинокль, флагман Тиле прошел прямо по тому месту, где затонул "Бирмингем" — да, я с охотой подпишусь под любым свидетельством, что этот палач и садист Тиле и тут рубил спасавшихся винтами, ведь из всей команды крейсера, восьмисот с лишним человек, не выжил никто!

Мы убегали по курсу 40, а немцы нас догоняли, уже можно было различить их на горизонте невооруженным глазом! Три линкора и тяжелый крейсер, против нас, плавучей керосинки почти без брони, с несколькими пушечками зенитного калибра! Но смею заверить, на борту не было ни малейших признаков падения боевого духа, каждый готов был выполнить свой долг до конца! К тому же все помнили, как этот мерзавец Тиле поступил с экипажем сдавшейся "Айовы". И наше британское упрямство было, хотя все понимали, сейчас расстреляют нас, как у стенки, и дальше пойдут.

И тогда кэптен Филипп приказал готовить к стрельбе торпедные аппараты. Да, мы были таким уникумом, чтобы на авианосце, и два подводных торпедных аппарата, остались еще с тех времен, когда "Фьюриес" числился линейным крейсером. А сам командир на несколько минут оставил мостик, и вернулся уже в парадной форме со всеми наградами. А немцы приблизились еще, но отчего-то не стреляли. До них было уже наверное, миль пять, до головного, "Эйгена", за ним, чуть правее, "Шарнхорст", и еще позади "Ришелье" и "Гнейзенау", а их авианосец мы так и не видели. Но "мессы" над нами крутились, причем не пара, а больше, в облаках мелькали — наверное, ожидали, что мы будем выпускать торпедоносцы, единственный наш шанс. Так ведь мало того, что истребители, и зенитки трех линкоров, нам еще и развернуться надо было, ветер с северо-запада, а мы убегали на северо-восток, как я сказал, а надо было развернуться, чтобы носом против ветра, или хотя бы с острых носовых углов, тогда лишь "барракуда" с торпедой могла с нашей палубы взлететь. Тут немцы дали первый залп, лег у нас перед носом — тогда Филипп приказал, лево на борт, я уже подумал, что все же решился, и хотел просить его позволить мне сесть за штурвал, лучше уж так помереть, чем просто под снарядами, без малейшего шанса ответить. Но джерри больше не стреляли, а "Зейдлиц" стал сигналить, предлагаю сдать ваш корабль, в противном случае никого спасать не будем. При капитуляции жизнь обещаем, чтобы трофей до базы довести.

А до Бреста чуть больше трехсот миль. То есть, довести нас туда могут вполне реально. Погано конечно, представить наш "Фьюриез", самый первый британский авианосец, под немецким флагом… Мы последние остались, из авианосцев довоенной постройки — "Корейджес" погиб в сентябре тридцать девятого, "Глориес" в сороковом у Норвегии, "Арк Роял" и "Игл" в сорок первом в Средиземном море, "Гермес" японцы у Цейлона потопили. Но ведь если откажемся, этот палач Тиле всех в воде расстреляет, тысячу триста человек. В ту войну все же честнее и милосерднее было — тонущих спасали. Значит правда была в том русском кино, что для настоящего немецкого фашиста, все не немцы это дикари, как для нас негры из какого-нибудь Занзибара? И поступят с нами точно так же…

А кэптен Филипп приказывает — ответить, "ваш сигнал принят но не понят". Дистанция до "Зейдлица"? Уже три мили. Торпедный аппарат, левый борт, пли! Машины стоп, экипажу оставить корабль, и открыть кингстоны. Это он правильно приказал, еще до того, как немцы стали бы нас расстреливать, у нас полные трюма бензина и бомб. И не ждали немцы, что авианосец по линкорам может торпедами стрелять — есть надежда, что на субмарину подумают. А значит, близко подойти к этому месту не решатся, и вообще здесь не задержатся. А наша эскадра должна подойти, так что спасут — не корабль, так хоть экипаж уцелеет.

Сам он так на мостике и остался. Пока мы все в шлюпки и на плотики. Почти успели — когда немцы открыли огонь. Причем стрелял не "Зейдлиц" а "Ришелье", так как мы без хода, то накрыли нас почти сразу. Авианосец горел и кренился, мы спешили отгрести в сторону, я командира на мостике видел, он все стоял и честь нам отдавал, а после взрыв попавшего снаряда, и всей надстройки-"острова" нет, только пламя вверх рвется. А мы — что нам еще делать, отгребли, ждем. А гунны, когда уже "Фьюриес" затонул, стреляли по нам — нет, не из главного калибра, из шестидюймовых, как флотские сказали. Но в подлодку похоже поверили, или спешили — к нам ближе чем на пару миль не приближались, только стреляли, мимо проходя на восток. Выпустили снарядов, наверное, с полсотни. Но едва ли не больше убитых у нас было, когда "мессы" на нас в атаку заходили, по шлюпкам целились, там почти никто не спасся — лишь те, кто на плотиках, и в стороны успел.

А на следующий день нас подобрали. Почти восемьсот человек спаслось. Филиппа только жаль, и зачем он на корабле остался? Если бы не его выдумка с торпедой, порубили бы нас всех винтами, расстреляли бы накоротке из пулеметов, да еще подманили бы акул. Хороший был командир — и отчего такие в первую очередь погибают?