Корабельных дел мастеров на пристань привели. Показали оба двулодника. Подивились умельцы на невиданные корабли, призадумались. Почесали буйны головы. Поговорили с теми, кто на этих лодьях хитроумных под парусом и под вёслами ходил, всё-всё повыспрашивали. Потом Гостомысл их спросил, возьмутся ли умельцы построить такие корабли и сколь времени у них займёт это? Ибо нужно Славгороду к лету следующему не менее двадцати подобных лодей. Сказал – вздрогнули мастера от услышанного. Опять задумались. Потом попросили времени посовещаться. До обеда. Ну а чтобы лучше думалось им, князь повелел им по мастерским пройтись Славгорода. По кузнечным дворам, на мельницу заглянуть, которую туры колесом в движение приводят и которая брёвна на доски растирает. На сушильни зайти, где те доски на малом огне да солнечном жаре сушат. Словом, посмотреть, на что те рассчитывать могут.

За седмицу все две с половиной тысячи прибывших к делу определили, все таланты выискали, пристроили к месту. Туров уже добрый десяток к седлу приучается. Первые доспехи стальные из мастерских вышли. Стрелы в тулы легли новые. А самое главное – первый бочонок глиняный адского зелья Путята изготовил. Да и начали помаленьку разведчики возвращаться со сведениями о сенека. Оказалось, живут те по берегам дальних озёр, лишь по другую сторону. Потому и не встретились с ними раньше славы. Стойбища устраивают из длинных домов, в коих и проживает племя. По сотне, а то и более человек в каждом. Дома те ладят из веток и коры. Сеют маис, бобы, круглые злаки, величины большой. Естественно, промышляют и охотой, и рыбу ловят. Принесли видоки и свитки, где рисовали чертежи земель, которые проходили и где враги живут. Позвали тогда князья гуронов, кои в племя славов влились, спрашивали у них, как воюют сенека и их союзники, каковы их сильные и слабые стороны. И выяснили, что предпочитают те действовать малыми отрядами из засад. А из оружия – лук со стрелами более всего любят, и действуют им неплохо, но до славов им далеко. Не сравниться.

Вновь собрались князья на совет, и старшие витязи с ними. Стали думать, рядить, как им одолеть ворога. Коли тот, словно тать лесной, нападать исподтишка будет? Впрочем, ясно уже, что коли не будет у врагов поддержки и мест для отдыха, то быстро те силы потеряют. Значит, сталь себя покажет. Порешили образовать летучие отряды на конях, с собаками и волками. Звери выслеживать станут, а всадники – преследовать ворога. Тот пеший, далеко не уйдёт. Скорость не та. Да выносливость. Ну а коли ещё вокруг града ловушек понастроить, на которые славяне всегда мастера были… Несладко придётся врагу. Ой не сладко… Ну а начать надо с селений. По ним первый удар нанести. И не тянуть, а немедля действовать!

…Вернулись посланцы с Совета племён, принесли горестные вести – не удалось получить новые угодья гордым сенека. Явились неведомые захватчики, предъявили права на земли гуронов, которые сенека уже считали своими. Пришельцы те ликом белы, владеют животными незнакомыми, и ходят у них даже владыки прерий в подчинении, что неслыханно! Наглость же чужаки имеют немереную, посмели провозгласить великого Маниту, что научил племена, благословенные земли населяющие, всего лишь сыном своего ложного бога! А ещё нарушили запрет великий, убив вождя племени предательски. Не в честном бою, а подло, когда тот удара не ожидал. И вторили посланцам вернувшимся шаманы, кружась в пляске, под бубны. И загорались ненавистью сердца воинов, остававшихся дома, и скорбели скво по павшему вождю. Умолчали посланцы о правде. Утаили истину от племени.

Всю ночь племя гудело, грохотали барабаны войны. Воины доставали оружие, проверяли луки и стрелы, готовились к битве, делились на отряды, которые двинутся к стойбищу белых, станут убивать их, жечь посевы и жилища. Суетились скво, собирая мужей, братьев и детей в путь неблизкий, кровавый. Горящими восторгом глазами смотрела ребятня на старших, ведь те идут на подвиги, нести смерть врагам! Ибо нет племени под солнцем сильнее, чем сенека. И славны союзники их – каюга, онондага, мохоки и тускарора. Позор предателям онайда, изменившим людям одного с ними языка и крови! Ну да с ними после победы разберутся.

Лишь под утро угомонилось стойбище. Заснули люди. Дремлют и собаки их, пушистые лайки. Спят все. Мирно и спокойно. И не видят они, как из густого тумана, павшего на озеро, где на берегу стоят длинные дома племени, появились деревья не деревья, шесты не шесты. Бесшумно они двигаются над сизым маревом, ещё в полутьме. И самый зоркий сенека не может увидеть их.

Приблизились к берегу эти шесты, замерли. И ни звука. Не понять даже, как стоят эти деревья голые, без вершин и веток, на воде. Зато вдруг вскарабкались на них фигуры тёмные, устремили взгляды свои на стойбище на один краткий миг, затем снова в тумане скрылись. Едва заметно вспыхнул на миг огонь в глубине сизой мари. Затем что-то скрипнуло едва слышно… Шевельнула ушами лайка, в чём дело? Показалось? Снова задремала собака… И вдруг – удар. Сухой. Гулкий. Так бьёт ствол, катящийся по склону, в другое дерево. Вскочил пёс, залаял от неожиданности громко, будя хозяев. Да поздно: четыре огненных кома взмыли в небо светлеющее и пали на все четыре дома стойбища. Взметнулось пламя невиданное до самых небес, грохот, подобный грому небесному, прокатился над притихшими в ужасе окрестностями. И раздался дикий вопль горящих заживо людей… Выламывали в ужасе люди стены лубяные, рвались, оставляя клочья кожи, сквозь прочные ветки, из которых был сплетён каркас их жилищ. Невыносимо жаркое пламя охватывало тела. И бились горящие от страшной, смертной боли на земле, метались по проходу, пытались выход найти, но тщетно – там ревело неведомое пламя. Обезумев, бросались некоторые в огонь, желая прекратить свои мучения, да только усиливали всеобщее смятение и ужас их крики. А из тумана озёрного уже послышался новый удар, и снова взмывают в небо огненные шары.

Ударили вёсла по воде – и вот из серой стены вынырнули острые носы невиданных каноэ великанских размеров. Прыгают с них закованные в сверкающие шкуры, которые не берёт ни томагавк, ни стрела, гиганты, разворачиваются в цепь, и катится по земле пёс, который храбро попытался защитить своих хозяев. Адская боль плещется в маленьком смелом сердце – с хрустом сломались клыки, сталь ухватившие по незнанию. Лишь жалобное скуление может издавать собака, чувств от боли лишившаяся. Падают под ударами невиданных длинных ножей те, кто всё же смог вырваться наружу, а с невообразимых каноэ уже сброшены широкие мостки, и по ним съезжают те самые небывалые звери, несущие на своих спинах воинов. Но не стали бледнолицые врываться в посёлок-стойбище. Всадники обогнули бушующие на месте длинных домов жуткие пожарища, охватили его кольцом, отрезая от полей и синеющего вдали леса, где таится спасение. В панике бегут чудом уцелевшие, но верен глаз и тверда рука слава – щёлкает звонко тетива, и валится пробитый тяжёлой боевой стрелой беглец наземь, обагряя её своей кровью. Здесь, в этом племени, как ни нужны славам рабочие руки, пленных не будет. Не будет и в других родах сенека. Сломан томагавк вождя. Истреблены будут все, до последнего меднокожего.

Стихает пламя. Прогорает огонь. Видно это по тому, как меняется цвет пламени. Всюду тела убитых. Мужчины, женщины, дети. Неслыханная жестокость. Не всем она по душе. Но… надо. Ибо теперь славы – племя. И хотя по незнанию подписал Брячислав смертный приговор сенека, но разве те лучше славов, истребив гуронов? Око за око. Зуб за зуб. Не ими придуман этот древний, как сам мир, закон. Не славам его и отменять. Ибо это и есть война. Кровавая, беспощадная, со своим жутким ликом.